Жаринов Викторович - Библиотека Дон Кихота

— Я и подготовила. С помощью литературных негров, конечно. Надо же дать подработать всем этим полуголодным выпускникам филфака.

«Повальное подражательное самоубийство распространилось по всей Европе после публикации романа Гете „Страдания юного Вертера“», — звучало тем временем в динамиках.

На арене появились клоуны с книжками.

— Хороший ход, — одобрил владелец «Палимпсеста». — Вот и книги появились. Я бы крупными буквами напечатал на них логотип нашего издательства. А его нет. Явное упущение. Рекламой даже в таком случае пренебрегать не следует. Кстати, мы этот роман Гете, кажется, тоже печатали?

— Конечно, — подтвердила Стелла.

— Хорошо. Бросятся покупать и купят у нас. Надо обновить тираж. Вы записываете?

— Запоминаю, — огрызнулась Стелла, которая и без Прокопича знала, что делать.

Голос в динамике набирал между тем пафос:

«К нервно-психическим эпидемиям можно отнести и эпидемию восторга, выражающуюся в массовом воодушевлении по тому или иному поводу.

Один из греческих писателей рассказывает о том, что однажды, после представления „Андромеды“ Еврипида, зрителями, а затем и всем городом овладела неистовая пляска, от которой никто не мог уберечься. Нагие, бледные, со сверкающими глазами, они бегали по улицам, громко декламируя отрывки пьесы и исполняя дикую, странную пляску. Это общее увлечение танцем, граничащее с безумством, прекратилось только с наступлением зимы.»

— Не слишком ли мы их грузим всеми этими историческими подробностями, Стелла Эдуардовна, — обратился к своей помощнице Прокопич.

— Ничего. Из них все равно никто толком не учился. Пусть культурки поднаберутся. Им полезно.

— Вы думаете?

— Уверена.

«Первый рассказ о неистовой пляске, случившейся в Дессау, относится к 1021 г., - все нарастал и нарастал голос в динамике. Он теперь буквально грохотал по всему залу, словно во время проповеди, — В ночь на Рождество, в кладбищенской церкви одного из монастырей близ Дессау, несколько крестьян начали плясать, и плясали так неистово, что никакие уговоры священника их не смогли остановить.

В следующий раз эпидемия неистовой пляски разразилась в 1237 г. в Эрфурте. В хронике рассказывается о том, что свыше ста детей, прыгая и танцуя, прошли так более двух миль, а затем упали в изнеможении».

— Копия наших современных дискотек, только без таблеток «экстези» — не удержался и вставил Прокопич.

— Я вижу, и вас зацепило, Леонид Прокопич?

— Да нет! Просто текст подобран профессионально. Интересно, что из этой затеи выйдет?

— On s'angage et puis on voir.

— Что? Что, простите?

— Ввяжемся в бой, а там посмотрим.

— А!? — растерянно произнес владелец «Палимпсеста».

А голос все не унимался: «В третий раз неистовая пляска разразилась в 1278 г. в Утрехте, где двести человек собрались на Мозельском мосту и начали плясать, и плясали до тех пор, пока мост не обрушился, и все они не погибли в реке.

Четвертый случай эпидемии неистовой пляски относится к лету 1375 года в Кёльне и Меце. В ней приняли участие до 1600 человек.

В 1418 году эпидемия вновь появилась в Страсбурге. Она дошла до Парижа, как пишет об этом историк Мишле, и в течение многих месяцев на городском погосте длился этот страшный танец. Зараза распространилась повсюду. На кладбище невинных младенцев стекались толпы людей.

Были даже образованы команды плохих скрипачей, которые наполняли днем и ночью город своими отвратительными звуками.»

Вакханалия, творящаяся в это время на арене, кажется, дошла до своей кульминации. В ней приняла участие вся труппа. Каждый из артистов цирка, словно во власти какого-то безумия, начал показывать все на что он способен. В воздух полетели различные предметы и люди: жонглеры и акробаты ловко смешались между собой, а вольтижировщики выделывали необычайные трюки на своих скакунах, пуская их по кругу.

Не выдержали и звезды. Они рванули к решетке. Толпа зрителей стремилась прорваться на арену.

— Что?! Что это?! — недоумевал Прокопич. — Бунт!

— Кажется, мы перестарались. Слишком завели всех. Я не учла степень эмоциональности наших подопечных.

— Не понял?

— Дело в том, что после иллюстрации за дело должны были взяться методологи.

— Кто?

— Методологи.

— А… — уныло отреагировал Прокопич. — И чего эти методологи должны были здесь делать.

— Они должны были разбить наших звезд на группы. У каждой группы — свой игровик-методолог. В каждую группу мы внедрили бы своих психологов, историков, культурологов и даже священников.

— Зачем?

— Чтобы с разных сторон обсудить их проблемы. Это что-то вроде коллективной психотерапии должно было получиться.

— Понятно.

— Затем в группах они бы сами выработали путь к собственному спасению, к выходу из тупика, в котором мы все оказались.

— Дальше? — все мрачнее и мрачнее расспрашивал свою помощницу Прокопич.

— А дальше — общий сбор групп. И завершающее коллективное обсуждение. Это что-то вроде создания коллективного разума. Американцы так на Луну слетали…

— Понятно. Я не знаю насчет американцев и куда они там слетали, но у наших, кажется, крыша поехала.

И на экране монитора ясно обозначилась фигура популярного певца. Прорвавшись к батуту, звезда принялась неистово прыгать на натянутой сетке, пытаясь взлететь под самый купол. Волосы развивались по ветру, и на лице нарисовалось истинное блаженство.

— Вон как крышу снесло. Этот на Луну и без ракеты долетит. Какой разум? Никакого разума и отродясь у наших звезд не было. Помните: «Мои мысли — мои какуны»

— Скакуны, — поправила Стелла.

— Неважно. Какой разум, не говоря уже о коллективном. Одни сплошные эмоции.

А звезда, между тем, все прыгала и прыгала, взлетая с каждым разом все выше и выше. Парень явно был в прошлом гимнаст и сейчас вдруг вспомнил о своей первой профессии.

— Вы перемудрили, моя дорогая, — с грустью глядя на захватывающие прыжки, констатировал Прокопич. — В данном случае вам изменило чутье.

Еще прыжок. Потом еще. Певец, казалось, парил в воздухе и возвращаться назад на землю и не собирался. В детстве в школе он был даже не двоечником, а колышником. Дома говорили по-татарски, а в московской школе приходилось переходить на русский, которого парень почти не знал. Но вот однажды в классе, где-то в самом начале 80-х, появился молодой учитель. Он сразу всем понравился. Тогда-то будущий гимнаст и популярный певец впервые и получил свою единственную за все годы обучения пятерку. Учитель задал тему для короткого классного сочинения: «Мой любимый уголок природы». И парень, что называется, оторвался. Прямо как сейчас на батуте. «Мой любимый уголок природе, — старательно выводил он в тетрадке в клеточку, — это Чёртовое колесо в парке Горького. Когда садишься на это Чёртовое колесо, то оно возносит тебя вверх. И люди становятся, как муравьи, а дома — как спичечные коробки. Но вот Чёртовое колесо делает полный круг, и всё встает на свои места.» За сочинение ему поставили пять за литературу и кол за русский.