Михал Русинек - Непотерянный рай

С этого же времени он ведет активную деятельность в писательских организациях, после 1957 года некоторое время является заместителем председателя главного правления Союза польских писателей, в 1966—1972 годах возглавляет Авторское агентство. На этих постах, а в последние годы как председатель правления польской секции Общества европейской культуры, Русинек много делает для развития контактов между писателями разных стран и для пропаганды польской литературы за рубежом. Известна и его антифашистская деятельность как одного из организаторов и руководителей Объединения бывших узников концлагерей. В течение всех послевоенных лет он постоянно обращается к читателям с новыми литературными произведениями. Тесно связанный в этот период с театром, он создает и публикует несколько пьес, но все-таки по-прежнему основной его вклад в литературу — это проза. Романы, повести, рассказы, путевые записки, воспоминания.

Жанровые пристрастия писателя разнообразны. Но на всем, что он публикует, виден отпечаток его личности — человека и гражданина, художника, всю жизнь симпатизировавшего силам прогресса, патриота, безраздельно преданного делу развития национальной культуры, антифашиста и гуманиста, человека долга, сторонника активного отношения к жизни.

Пожалуй, наибольшую популярность — во всяком случае, если судить по количеству переизданий — завоевала у польского читателя историческая трилогия Русинека, посвященная Кшиштофу Арцишевскому, талантливому военному деятелю XVII века, инженеру и артиллеристу, вынужденному долгие годы пребывать в изгнании (он принадлежал к радикальному крылу реформации в Польше — арианству), участнику войн в Европе и Южной Америке, состоявшему на французской и голландской службе, дослужившемуся до чина генерала артиллерии и адмирала. Трилогию составили романы «Весна адмирала» (1953), «Мушкетер с Итамарки» (1955), «Королевство спеси» (1958); последний в 1963 году был издан на русском языке. Читатели трилогии узнали из нее много для себя нового: и о главном герое, человеке выдающемся, но историками долгое время оставлявшемся в тени, и о его времени, которое в художественной литературе было изображено с меньшей выразительностью, чем, скажем, события середины XVII века, легшие в основу романов Сенкевича. В критике отмечалось, что классическая традиция польского исторического романа автором трилогии об Арцишевском была освоена — в меру его сил — широко и плодотворно. По примеру Сенкевича он стремился к увлекательности и живости рассказа, к яркости описаний и образов. Влияние Жеромского и в известной степени Кручковского чувствуется на тех страницах романов, которые носят трагическую окраску и посвящены социальным противоречиям эпохи, крепостной неволе в Польше, неудачам, которые терпит гуманный и широко мыслящий герой в столкновении с корыстными интересами власть имущих. Соглашаясь с польскими критиками, советский литературовед И. Горский отмечает, что «Русинек выступил во всеоружии повествовательной техники», что «его романы дышат подлинным драматизмом» [1] Горский И. К. Польский исторический роман и проблема историзма. М., 1963, с. 233. .

В 1969 году Русинек публикует воспоминания. Их название — «Невыдуманные рассказы». Заглавие это вполне уместно: для книги характерны простота изложения, обилие фактов и умение объективно оценить события прошлого и свою роль в них, благожелательное отношение к людям, которые встретились на писательском пути. Польский критик В. Садковский заметил, что воспоминания «покоряют читателя своей глубокой, временами просто поразительной подлинностью (что за феноменальная память, сохранившая не только детали, но и «локальный колорит» жизни самых разных кругов общества, и мимолетную подчас атмосферу времени!), своей искренностью и непосредственностью» [2] Садковский В. Русинек. Варшава, 1971, с. 48. . А поскольку Русинек был активным участником польской культурной жизни, знал многих виднейших ее представителей, книга стала ценным историческим источником.

Отмеченные выше особенности писательской манеры Русинека дают себя знать и в его социально-бытовой и психологической прозе. Эта линия его творчества восходит, как отмечалось, к 30-м годам. После войны Русинек публикует ряд повестей и романов («Закон осени», 1947; «Проказы неба», 1948; «Разукрашенная жизнь», 1965), циклы рассказов («Молодой ветер», 1949; «Птицы небесные», 1961; «Дикий пляж», 1970). Используются в них и воспоминания о довоенной действительности, разрабатываются темы, связанные с войной, изображается и современность, послевоенные годы. Если попытаться оценить эти произведения в совокупности, нельзя не заметить, что писатель неизменно верен себе, выработанной в течение жизни концепции действительности и творческой манере, не склонен следовать литературной моде и силу свою видит в умении писать просто, использовать в качестве материала для повествования богатый запас жизненных наблюдений, всегда оптимистически осмысляя жизнь человека.

Роман «Непотерянный рай» (1979) может, как представляется, дать читателю достаточно полное представление о психологически-бытовой линии творчества Русинека. Пожалуй, здесь нет необходимости со всею обстоятельностью разбирать это произведение. Легко заметить, что оно не нуждается в каких-либо специальных объяснениях и пространных толкованиях, что и без дополнительного комментария смысл его будет читателю ясен. Простота художественной конструкции, понятность сюжетных линий и выводимых на сцену образов, соответствие языковой ткани книги привычным литературным нормам в «Непотерянном рае» настолько очевидны и подчеркнуты, что выглядят, рискнем заметить, даже несколько нарочитыми, даже несколько удивят, наверное, искушенных читателей современной зарубежной прозы.

Довольно часто, например, мы встречаемся с произведениями современных авторов, в том числе и польских, которые исходят из того, что сложность процессов, происходящих в современном мире, должна непременно найти отражение и в усложненности повествовательной структуры литературного произведения. И понимаем обоснованность различного рода поисков и опытов, с интересом следим за ними, даже если не бываем до конца убеждены в плодотворности тех или иных авторских решений.

Автор «Непотерянного рая» верен совершенно другой концепции литературы. Ему представляется излишним, например, стремление предельно усложнять психологические партии повествования, добиться изощренности в исследовании различных аспектов человеческого сознания. Ему чуждо тяготение к подробностям до фантастичности необычным, но зато «высвечивающим» авторскую мысль. Он пользуется деталями нам хорошо знакомыми, укладывающимися в повседневный опыт. Романист не прибегает и к таким, в частности, приемам, как смещение и калейдоскопическая смена различных временных пластов в рассказе о событиях (хотя есть в книге и воспоминания о прошлом, и «проигрывание» героем одного из вариантов будущего). Для писателя гораздо дороже легкость устанавливаемого с читателем контакта (и — как следствие — обращение к возможно более широкому читательскому кругу), чем приобщение этого читателя к новейшим мировоззренческим проблемам, к исканиям в области формы, чем внушение ему мысли о сложности и трудности постижения действительности, о непригодности в нынешнем мире усвоенных прежде норм и представлений. Уравновешенный (если можно так выразиться) подход к действительности, ориентированный на здравый смысл рядового современника, опирающийся на веру в человека и вместе с тем требовательность к нему, тоже может, как настаивает Русинек, явиться основой для художественного обобщения. Безусловно, найдутся читатели, которые заявят, что такой подход не нов, в литературе многократно использовался, и предпочтут Русинеку других писателей. Но автор «Непотерянного рая» обращается к своему читателю, читателю, который хочет, чтобы романист просто и без претензий рассказал об увиденном в окружающей жизни и обозначил свое к ней отношение. Многогранность и подлинность читательских наблюдений в этом случае приобретают первостепенное значение. Такая подлинность в романе Русинека, безусловно, ощущается. Мы чувствуем, как детально знает писатель жизнь сфер, связанных с современной массовой культурой, видим достоверность сделанных им зарисовок Варшавы: и улиц, и популярного у «служителей искусства» кафе, и привычек служащих современных учреждений, и отношений между поколениями, и много другого, понимаем, что, изображая жизнь за рубежом (Венеция, Канн), он пишет о том, что видел собственными глазами.

Читать дальше