Михал Русинек - Непотерянный рай

— Согласен.

— Не сердись, что я быстро все выбрал. Мне нельзя ни на минуту забывать об этом итальянском институте. А сейчас — к делу. Кое-что для этой малышки мы уже сделали. Твой Чайна — стреляный воробей.

— Спасибо тебе.

— Не благодари, это только начало. Стахович обещает найти для нее новую песенку. Говорит, что постарается организовать несколько выступлений вне Варшавы. Я и сам попытаюсь в Кошалине, у меня там хорошие знакомства. Чуть позже, может, удастся впихнуть ее в одну из молодежных программ на радио. Стахович там числится в какой-то комиссии. Намекал, что поможет. Уж очень для него было важно пристроить эту Флис.

— Да. Эве любое выступление очень бы помогло. Самое главное, чтобы она пришла в себя. Когда я с ней познакомился, она была в ужасном состоянии. Сейчас совсем другой человек.

— Мне все известно, кое-кто говорил мне о ней. Этот мерзавец, который обманул ее, много чего наболтал. Голос она, кажется, сорвала, но это, возможно, удастся исправить. С сольфеджио она тоже немного знакома. Красота ее потрясает всех — вот что важно. Не могу не поздравить тебя с таким знакомством. За твое здоровье!

— И за твое, Куба!

— С пластинкой будет нелегко. Сначала запишем на пленку, будет у нас рабочая запись. С Эвой должен поработать хороший режиссер: движения, жесты, улыбка, поклон. Тот пройдоха ничего этого не умел. Стахович говорит, что задатки у нее есть, но все это пока на любительском и несколько провинциальном уровне. Наследие этого дурака Роберта.

— Чуть не погубил ее.

— Аферист. Подцепил какую-то богатую бабу и смылся из Варшавы.

— Думаю, Эва этого не знает. Но я ей, конечно, не расскажу. А ты знаешь все на свете!

— Для того чтобы что-то сделать, необходимо прежде произвести разведку. В этом мире сплетен, интриг и зависти нужно как можно больше знать о людях. Выпьем за ее успех.

— Будь здоров!

— Может, с нашей помощью из нее что-нибудь да выйдет. Знаешь, как бы я поступил на твоем месте? Взял бы ее с собой в заграничную поездку.

— Ба! Конечно, но это не так просто.

— Но не так уж недостижимо. У тебя в банке есть валюта, помнится, ты получил ее за иллюстрации для австрийских и итальянских фирм.

— Да, немного есть, но трудность не в том.

— Понимаю. Нужно приглашение. Без него никуда но выедешь.

— У меня за границей никого нет.

— Есть идея, но сначала налей по последней. Больше сегодня пить не будем. Спасибо. — Он выпил, отставил стопку и произнес только одно слово: — Альберти!

— Тот тип из Венеции? Я познакомился с ним как-то в Сопоте, но он даже фамилии моей не знает.

— Зато я его знаю как облупленного. Кочует по всем фестивалям, по всем международным конкурсам. Анджей, я это улажу, он пришлет нам бумагу, какая требуется. Ну-ка давай запишу ее данные: имя, фамилия, год рождения, а самое главное — адрес. Все это потребуется там, в Италии, для нашего консула в Милане.

— Спасибо тебе, Куба. Ты столько делаешь для меня.

— Придет время, и ты мне поможешь.

— Об одном прошу, не говори Эве ничего, пока не выяснится наверняка.

— Порядок. Расплачиваемся, спешу к своим итальянцам.

— Мне тоже нужно поторопиться на работу. Подвожу своих.

— Зофья тебя всегда выручит. Вот уж образец трудолюбия. Только скажи мне откровенно, сколько человек или какой процент сотрудников в вашем богоугодном заведении работают как положено?

— Как и всюду: один работает, второй бездельничает.

— Скажу тебе, будь это частная фирма, как на Западе, вполне хватило бы и четверти того количества, что есть сейчас, только пришлось бы работать как следует.

— Согласен. Ты говоришь точь-в-точь как наша пани Зофья. Но что делать остальным?

— Лентяи и дармоеды оказались бы без работы. Безработица, кажется, необходима. Этакий отсев шелухи.

— Если бы здесь был Чайна или Боровец, у которых всегда и на все есть готовый ответ, ты бы услышал, что рассуждаешь как настоящий реакционер.

— Как реалист, трезвым взглядом смотрящий на действительность. Ну, нам пора.

В радиоприемнике, стоявшем на буфете, раздались короткие, как уколы, сигналы. Двенадцать. Они подозвали кельнера и долго препирались, оспаривая право оплатить счет, потому что ни тот ни другой не хотели уступать. Кончилось тем, что расплатились по-краковски — каждый за себя.

Он все меньше времени проводил с Ренатой.

Раньше он обедал дома — если не ежедневно, то хотя бы несколько раз в неделю. Теперь же Анджей пытался убедить жену, что нет никакого смысла готовить на двоих. Сейчас так никто не делает, поэтому и им следует изменить порядок. Он будет обедать на работе или в городе, к тому же в обеденное время у него часто бывают полуофициальные встречи.

— Так будет лучше, а то время обеда меня связывало и, по правде говоря, даже тяготило, осложняло деловые встречи с друзьями, с коллегами. Я должен чаще видеться с ними, иначе совсем раскисну. А ты выбирай, как тебе удобнее.

— Из чего же мне выбирать? Между молочным баром и готовкой обеда на одного человека? — объясняла она с затаенной обидой, но ровным, спокойным голосом. — Я всегда стараюсь пойти тебе навстречу, Анджеек, поэтому предлагаю иное решение. Ты обедай где хочешь, а вечером будем вместе есть что-нибудь горячее. Для тебя это будет ужин, а для меня что-то вроде «обедо-ужина».

«Начинаются нежности», — подумал он, но согласно кивнул головой, хорошо понимая, в чем дело. Ей не хотелось отказываться от ежедневных и довольно продолжительных разговоров за едой, которую она будет готовить. Рената понимала, что без таких вечерних встреч за ужином их отношения, уже и без того непрочные, могут совсем развалиться.

Но и эти вечерние трапезы за хорошо и красиво накрытым столом постепенно становились реже. Эва отнюдь не была таким наивным и послушным ребенком, как это представлялось ему в первые дни их знакомства. Сначала осторожно, а потом все решительнее настаивала она на том, чтобы встречаться по вечерам. Борьбу за то, чтобы он проводил с ней больше времени, она вела с чисто женской изощренностью.

— Ты уделяешь мне много внимания днем, — говорила она, — но мне бы хотелось проводить с тобой и вечера. Мы, например, ни разу не были в опере.

Хотя он раньше почти не бывал в Большом театре, ибо, как он откровенно признавался, ничего не понимал в оперном искусстве, теперь стал все чаще хлопотать о дефицитных билетах, а в день спектакля исчезал из дома на весь вечер и половину ночи. И еще, когда Куне удавалось устроить Эве выступление в более или менее крупном городе, скажем в Торуне или Радоме, Анджею приходилось изворачиваться перед Ренатой, ссылаться на вымышленную командировку, а фактически улетать самолетом вместе с Эвой.