Вадим Шефнер - Собрание сочинений в 4 томах. Том 2. Повести и рассказы

— Вот-вот, — подтвердил Абросимов. — Там у меня жена. Неделя, как сын родился... По вчерашней сводке Р. сдали, но ведь это восточнее. В сводке нет...

— Таких маленьких городков в сводке не сообщают, — сказал Поденщиков.

— Жена пишет, что началась эвакуация. То есть, значит, уже идет. Их в Пензенскую область куда-то... Пишет, что там им хорошо будет. Вот только дорога...

— Значит, сейчас в поезде едет, — сказал Поденщиков. — Женщин с детьми в первую очередь вывозят. Все обойдется.

— Я тоже думаю, что все хорошо будет. Вот только в поезде с ребенком тяжело, тесно, наверное... А из армии в тыл можно посылки посылать?

— Может, и можно. Не приходилось, — сдержанно ответил Поденщиков.

— Я сахару накоплю и вот еще конфет — я ведь не курю, мне конфеты полагаются. И еще вырежу кораблик из дерева, я хорошо вырезаю, — и пошлю все это. Когда новый адрес узнаю.

— Пошли, что ли? — сказал Поденщиков. — На точке-то ждут.

Мы вскоре вышли на рокаду и прошли по ней километров восемь, затем свернули на просеку, косо отходившую от дороги. Потом началась заброшенная лесная дорога, колеи которой поросли травой. Поденщиков остановился, закурил.

— Нет, пожалуй, чуть дальше, — сказал он.

Вскоре мы остановились возле большой сосны, у которой недалеко от земли ствол раздваивался. На сосне белел свежий затес, а на затесе углем было намалевано что-то вроде самолета.

— Эй, дежурный! — крикнул Поденщиков. — Эй!

— Дежурный! Дежурный! — заорал я.

— Урны... урны... — ответило эхо. И сразу же послышался близкий ответный крик. Кто-то бежал к нам по лесу. Это был красноармеец нашей роты по фамилии Поляк. Сразу угадав в Поденщикове старшего, он подошел к нему и первым делом попросил закурить.

— Второй день без курева.

— Рассчитывать надо, — хмуро сказал Поденщиков, протягивая ему кисет. — А на посту спокойно?

— Вчера самолет нас обстрелял, финский «брустер». Наверно, бочки сверху заметил. Но ничего, обошлось.

— А на озере спокойно?

— Катера два раза проходили мимо, вроде как наши. А один раз вроде как не наш прошел. Смирнов говорит, что это финский. Наверно, они успели катера в озеро спустить.

Мы пошли за Поляком к посту, и через полчаса те трое, которых мы сменили, ушли, а мы остались.

В ста шагах от нас лежало озеро, а шалаш наш был на береговой песчаной гряде. Слева гряду прорезал ручей, мелко и широко растекаясь по озерному берегу. За ручьем под соснами стояли и лежали железные бочки, их было не меньше сотни. В воде озера, среди жухлого камыша, на мелководье виднелись две большие емкости с круглыми задраенными люками. Далеко от берега, за мыском, из воды торчала корма затонувшей железной баржи — лихтера. По озеру шла мелкая рябь, а кругом было тихо и сонно, и только верховой ветер легонько раскачивал верхушки сосен.

— Ну, уговор дороже денег, — строго сказал Поденщиков. — Здесь, у шалаша, будем варево себе варить, здесь курить, а уж через ручей с огнем — нельзя. И запомнить надо, что этот бензин сейчас — дороже золота. Днем на посту — во все глаза смотреть, а ночью — особенно: место глухое, ночью никто сюда по-доброму не придет, так что стрелять без предупреждения. Мы за все это горючее головой отвечаем. Случись с ним что — нас к стенке поставят всех троих, и за дело.

Поденщиков отвел Абросимова на пост, сам отправился в лес набрать хворосту, а меня послал за водой на озеро: в ручье вода была рыжая, с торфяников, для питья она не годилась. Скинув гимнастерку и захватив котелки, я сбежал под изволок к озеру. У плоских прибрежных камней болтались в воде ломаные доски, обломки решетчатых судовых матов, пробковая крошка из спасательных кругов. Я прыгнул на камень и поводил котелком по воде, разгоняя мусор. Наполнив котелки, я перенес их на берег, а сам снова прыгнул на камень. Было тепло, почти жарко. Я развязал тесемки, заменявшие на рубашке пуговицы, и долго мылся холодной осенней водой. Потом взял котелки и тихо пошел к шалашу вдоль ручья.

Предвечерние лучи, косо падая из просветов меж стволами, упирались в красноватую воду, пробивая ее до дна. Поздняя бабочка села на травинку и отразилась в воде, и ручей колыхал и вытягивал ее отражение, будто хотел унести в озеро. Вот бабочка вспорхнула, и легкое ее отражение скользнуло по воде, прозрачной тенью промелькнуло по дну — и пропало. Мне вспомнилось детство, поселок Орликово, где я жил в детдоме, там тоже был ручей вроде этого. Вот и теперь, значит, все это есть. Есть и ручей, и луч, пробивающий его до дна, есть эта осенняя бабочка, только что пролетевшая над водой.

Поденщиков уже притащил ношу валежника и готовился разжечь костер на старом кострище, где жгли его наши предшественники. Неторопливо, ненатужно ломал он сухие ветки и клал их в каком-то особом, продуманном порядке.

— С одной спички займется, — удовлетворенно сказал он и сунул зажженную спичку в пещерку между мелкими сучьями. И сразу же в этой пещерке, как маленький зверек, зашевелился огонь и с тонким хрустом начал перекусывать ветки. Горьковато запахло смолистым дымом; невидимая искра вылетела из костра и тонкой иголочкой кольнула меня в щеку. Огонь пробился вверх, и в лицо мне дохнуло теплом, а спине стало холодно.

Поденщиков продел сквозь дужку своего котелка сырую прямую ветку и положил ее на две рогатки над огнем. Его котелок был старого образца — круглый, широкий. А наши — овальные — котелки он поставил сбоку у огня. Потом он вскрыл ножом банку с говядиной и распаковал пшенный концентрат. Во всех его движениях была какая-то спокойная уверенность, не нуждающаяся в чужой суетливой помощи. Так ведут себя люди, долго жившие одиноко.

— Ну, пойду пока, подменю его, — сказал я.

— Ладно, — ответил Поденщиков. — Я ночью заступлю.

Абросимов стоял, прислонясь к сосне, смотрел на озеро и о чем-то думал, шевеля губами, как во сне. Он не заметил, как я подошел.

— Хенде хох! — сказал я, стукнув прикладом по крайней бочке.

Он встрепенулся и вскинул винтовку.

— Да это я, чего вы! — крикнул я, успев сообразить, что пошутил без ума, — этак он и пристрелить может.

— Ах, нельзя же так, — укоризненно сказал он, — ведь я мог поверить и выстрелить. А потом — как это вы не боитесь по бочке стучать прикладом? Ведь может взрыв произойти.

— Полная бочка никогда не взорвется, — возразил я. — А вы, никак, обиделись?

— Нет, что вы! Просто я задумался. Все думаю, как они там, в дороге. Поезда сейчас медленно идут, расписания нет.

— Все хорошо будет, — сказал я. — Конечно, сейчас не мирное время, но все обойдется.

— Вот-вот, я тоже так думаю, — согласился он.

Он ушел к шалашу, а я стал ходить у склада. Потом он вернулся и сказал, чтобы я шел есть.

Поденщиков уже отобедал. Он лежал на животе возле шалаша и опять смотрел в свой атлас. Видно было, как он шевелит губами, читая трудные, странные названия неведомых тропических рек и островов. Тень какого-то детского удивления скользила порой по его лицу.