Гийом Мюссо - Девушка из Бруклина

– Простите, что беспокою вас, мадам…

– А вы кто? – спросила она, попытавшись сесть. – Я давно говорю: брать тут нечего, даже жизнь моя не стоит ни цента.

– Я не вор, я полицейский.

– За мной пришли?

– Нет, мадам. Вас не за что арестовывать.

Элен Ковальковски покачнулась и упала обратно на кушетку. Сказать, что она находилась не в своей тарелке, было бы эвфемизмом. Она была не в себе. Пьяна, и, возможно, не только. Кожа да кости, ввалившиеся щеки, черные синяки под глазами… И все же было видно, что когда-то она была красивой девушкой – стройной, хрупкой, со светлыми волосами и светлыми глазами.

– Я заварю чай, вам полегчает, – предложил Карадек.

Но ответа не получил. Он встретился с привидением и теперь чувствовал растерянность. В любой миг привидение могло превратиться в фурию, и Марк не хотел, чтобы его застали врасплох. Он оглядел комнату и удостоверился, что в ней нет никакого возможного оружия. Потом заглянул на кухню.

Грязные окна кухни смотрели на поле, заросшее высокой травой. В раковине громоздилась грязная посуда. В холодильнике – несколько яиц и бутылки с джином. На столе сплошные лекарства: валиум, снотворные и все такое прочее. Марк вздохнул. Знакомая история. Давным-давно он сам странствовал по пустошам жизни «с теми шрамами, которые мы сами себе наживаем», настоящему аду на земле, где пребывают те, кому больше не живется, но и покончить с собой они не могут.

Марк поставил кипятить воду и приготовил из того, что нашлось под рукой – немного меда, лимон и корица, – горячее питье.

Когда он вернулся в гостиную, Элен сидела на кушетке. Он протянул ей чашку с напитком. Открыл было рот и тут же закрыл его. Объяснять этой женщине, зачем он к ней пришел, показалось ему в эту минуту непосильным трудом. Элен прикоснулась губами к чашке и начала пить маленькими глотками. Сгорбленная, с пустыми глазами, она была воплощением унылой усталости, воплощением своего дома, выцветшей разоренной развалины. Карадеку вспомнились картины Эгона Шиле: болезненные, воскового цвета лица. Все люди у него походили на мертвецов.

Ему стало не по себе в этом мрачном доме, он подошел, раздвинул шторы и впустил в гостиную воздух. Взглянул на полки книжного шкафа, увидел книги, которые и сам любил и какие думать не думал увидеть на ферме в глухом углу Огайо: Пэт Конрой, Джеймс Ли Берк, Джон Ирвинг, Эдит Уортон, Луиза Эрдрих. Даже томик Гийома Аполлинера «Калиграммы» в издании «Пресс юниверситер», Калифорния.

– Надо же! Мой любимый поэт, – пробурчал Карадек, берясь за томик.

При этой фразе лицо Элен, как ни странно, оживилось. Карадек на своем сомнительном английском продолжал говорить об Аполлинере, стал читать стихи к Лу, потом рассказывать о Первой мировой – его дед тоже погиб на полях сражений, умирали тогда еще и от испанки; поведал об Элизе, своей жене – она занималась как раз этим периодом, – о том, как они встретились, как она приобщила его к стране искусства…

Когда Марк замолчал, солнце село и комната погрузилась в темноту. Но случилось чудо. Элен тоже поделилась крупицами своей житейской истории: она хорошо училась, но ей приходилось часто пропускать занятия, чтобы помогать родителям. Стала многообещающей студенткой, но рано вышла замуж за тяжелого человека. Потянулись безрадостные будни, но родился Тим. Он и книги были единственным счастьем в ее жизни. После гибели Тима разверзлась пропасть, и она в нее ухнула…

Слушая Элен, Марк подумал, что пока не опустят в могилу, в человеке теплится живое. Понятное дело, с чужими откровенность дается легче, к тому же Элен так давно вообще ни с кем не говорила…

Замолчав, она принялась поправлять волосы длинными тонкими пальцами – ни дать ни взять принцесса после пьянки. Карадек снова заговорил:

– Я ведь к вам потому, что веду расследование.

– Догадалась, что ехали из Парижа не ради моих прекрасных глаз, – отозвалась Элен.

– История простая, а в то же время не очень-то, – продолжал Марк. – На протяжении десяти лет она разрушила многие жизни, а у вас может быть ключ от нее.

– Расскажите поподробнее, – попросила Элен.

Карадек принялся рассказывать об их с Рафаэлем поисках с тех пор, как исчезла Клэр. Элен на глазах менялась – спина ее выпрямилась, глаза засветились. Оба знали: это ненадолго. Завтра она снова погрузится в волны водки и джина, затуманит себя транквилизаторами. Но на этот вечер к ней вернулся трезвый ум, и она была способна вникнуть в историю «девушки из Бруклина», вычленить из множества подробностей главное. Когда Элен выслушала все до конца, то не без насмешливости спросила:

– Так, значит, если я правильно поняла, вы проехали тысячу километров от Нью-Йорка, надеясь отыскать письмо, которое одиннадцать лет назад по ошибке попало в электронную почту моего мужа?

– Именно так. Двадцать пятого июня две тысячи пятого года, если быть точным, – ответил Карадек. – Хотя я прекрасно понимаю, что со стороны это выглядит полным бредом.

На короткий миг Элен Ковальковски снова словно бы застыла в ступоре, но собралась и постаралась привести свои мысли в порядок.

– Мы поселились здесь в девяностом году, и у нас был телефон на имя Алана. Я ничего не меняла после его смерти, потому вы и добрались до меня с помощью справочника. То же самое с Интернетом: у нас был договор на имя мужа, но пользовался им сын. Алан ничего не смыслил в компьютерах. Тим пользовался почтой, контактами…

Марк оживился, к нему вернулась надежда. Истина скрывалась здесь, в этом доме. Он чувствовал, знал это.

– Если б Тим получил необычное письмо, он рассказал бы вам?

– Нет, письмо меня встревожило бы, а он избегал меня тревожить.

– А отцу? Он сказал бы о нем отцу?

Повисло тяжелое молчание.

– Вообще-то Тим избегал разговоров с отцом.

– А ваш договор, он еще действует?

Элен отрицательно покачала головой.

– С тех пор, как не стало Тима, в доме нет и Интернета. Так что этот адрес лет десять как не существует.

Марк заколебался. Его охватило сомнение. Хваленая интуиция могла сыграть с ним дурную шутку. Он вспомнил этимологию слова «интуиция» – вглядывание, всматривание. Вдумывание. Создание химеры. Мозговой конструкции.

Марк почувствовал, что почва уплывает из-под ног, но не дал себя сбить.

– Элен, вы сохранили компьютер сына?

Нью-Йорк

Помрачнев, Алан молча размышлял над моими словами.

– Прямо или косвенно, но Тад Коупленд убил Джойс Карлайл, – настаивал я.

– Бредовое утверждение, – подвел итог главный редактор. – Нельзя бросаться подобными обвинениями, не имея доказательств. Это безответственно. Коупленд, хоть и республиканец, – лучший кандидат в президенты со времен Кеннеди. И речи быть не может, чтобы моя газета создала ему препоны, вытащив на свет сомнительную историю.