Майкл Чабон - Лунный свет

– Я ваш сосед, – сказал доктор Шторх. Я фаш сосед . Немецкий акцент, смягченный британским образованием. Аристократический: Лесли Говард, играющий прусского графа {102} 102 … Лесли Говард, играющий прусского графа . – Лесли Говард (Лесли Говард Штайнер, 1893–1943) – британский актер и режиссер. . – Я хотел убедиться, что вы… э… – Он осекся и отвел глаза, хотя левый по-прежнему смотрел на деда. – Приношу извинения. Вижу, что помешал.

Дед яростно вытер щеки рукавом.

– Ничуть, – сказал он. – Я просто собирался умыться перед завтраком.

– Конечно, – ответил доктор Шторх. – Понимаете ли, я увидел, что ваша дверь закрыта, и, поскольку вы тут новичок, подумал, может, вы не знаете…

– Знаю, – ответил дед. – Семь ноль-ноль, или остаешься без завтрака.

– Да-да, – сказал доктор Шторх. – Они тут формалисты.

В тоне жалобы слышалось что-то вроде гордости. Как будто доктор Шторх сам добивался пунктуальности в приеме еды.

Дед вышел вслед за ним в коридор и прикрыл за собой дверь. Достал из кармана ключ.

– Их никто не запирает. Конечно, поступайте как хотите, но замки очень хлипкие. Смысла нет запираться. – Доктор Шторх говорил с горечью, как будто его самого обворовывали, и не раз. – Их можно открыть игральной картой.

Дед запер дверь, и доктор Шторх милостиво кивнул.

– Хуже не будет, разумеется, – сказал он.

Они прошли мимо камеры доктора Шторха, и тот распахнул дверь:

– Все как у вас, до последней убогой подробности.

И вновь та же интонация притворной жалобы, как будто единообразие камер – принцип, утвержденный самим доктором Шторхом. Впрочем, там и впрямь было то же самое: такие же койка, лампа, стул, стол, тумба с ящиками. Тот же скудный паек голубого неба. Ни одной фотографии. На столе несколько книг в мягких обложках, с библиотечными машинописными названиями на корешке. Сверху в стопке лежала «Экспедиция „Тяготение“» Хола Клемента. Деду эта классика «твердой» НФ очень понравилась еще в «Поразительных историях», так что годом позже, когда ее выпустило издательство «Даблдей», он не пожалел три доллара на книгу в переплете. В семьдесят четвертом, когда он подарил мне новый экземпляр, это по-прежнему был один из его любимых романов.

Дед не признался доктору Шторху в этом общем интересе, который мог бы стать основой для дружбы. Как будто вы заглянули после работы к соседям с адресованным им письмом, которое по ошибке бросили в ваш почтовый ящик, а у них вкусно пахнет морковкой и лавровым листом, но, прежде чем вас пригласили сесть, выпить чая, съесть тарелку супа или хотя бы снять пальто, вы мотаете головой и говорите: «Нет-нет, я тороплюсь».

– Очень мило, – сказал он.

Они дошли до уборной в конце коридора. Заключенные по большей части уже ушли в столовую, оставив двери камер незапертыми или распахнутыми. Календари с красотками, кое-где детские фотографии. Любительские – видимо, написанные самими заключенными – акварели с фруктами, Авой Гарднер, зелеными Шавангункскими горами.

– Надеюсь, еда будет на ваш вкус сносная, – заметил доктор Шторх.

– Ужин был нормальный. Говядина с макаронами. Испортить трудно.

– Тут часто кормят макаронами.

– Они сытные.

– И дешевые. Кстати, я дантист, – продолжал доктор Шторх. – Не доктор медицины, на случай если вы интересовались. И я хотел бы рассказать правду о том, почему я здесь, пока вы не столкнулись с той удивительной мифологией, которую породил мой акцент: каждый день к списку моих вымышленных преступлений добавляются новые злодеяния! Я скажу вам правду, потому что думаю… Я ведь правильно угадал, вы еврей? Да. Так вот: не волнуйтесь, я не фашист. Да, разумеется, конечно, я немец. Но я ненавидел Гитлера и никогда не состоял в нацистской партии. Я уехал из Германии до вторжения в Польшу, жил в Лондоне во время блица, где меня трижды чуть не убили немецкие снаряды, включая ракету Фау-два. Я не вырывал золотых зубов у заключенных Освенцима или Бельзена. Я всю жизнь провел в Гамбурге и даже не слышал о таких местах. Я не проводил жутких стоматологических экспериментов, не оперировал без анестезии, не разрезал языки, не имплантировал проституткам акульих зубов. После войны я эмигрировал в Буффало, где в пятьдесят третьем меня арестовали за оказание стоматологических услуг без лицензии – уголовно наказуемое деяние по закону штата Нью-Йорк, увы. Вот почему я оказался в соседней с вами камере.

Он выпалил это залпом, словно правила Уолкилла требовали выложить всю подноготную быстро, пока не дошел до уборной. Чтобы переварить слова доктора Шторха, требовалось время. Дед не знал, что ответить.

– Я коммивояжер, – сказал он.

Едва они вошли в уборную, доктор Шторх напрягся всем телом и прошмыгнул мимо деда в кабинку. У длинной раковины мыл руки верзила с изуродованным ухом. Плечи у него были в тусклых наколках. Он выключил кран и подошел к полотенцам, которые бесконечной петлей висели в белых ящиках-вешалках. Медленно, старательно вытер огромные ручищи. Улыбнулся деду, сказал: «Привет». Улыбка эта, которой предшествовал холодный оценивающий взгляд, была вполне дружеской. Бывший морпех, решил дед. Среднетяжелый или полутяжелый вес. Длинные руки. Слабые колени.

– Доброе утро, – ответил дед.

– Хуб. Хуб Горман. – Он подмигнул деду и крикнул: – Увидимся в столовой, Ал!

У Хуба Гормана был тягучий среднезападный акцент, напомнивший деду Дина Мартина {103} 103 … напомнивший деду Дина Мартина . – Дино Пол Крочетти, более известный как Дин Мартин (1917–1995), – американский эстрадно-джазовый певец и актер. .

Если доктор Шторх ответил, то дед этого не расслышал. Хуб наклонил голову и повел глазами в сторону кабинок.

– Поосторожнее с этим говнюком, – бодро сказал он.

Дед не ответил. Он не любил, когда ему подмигивают. Насчет доктора Шторха дед пока не определился, но чувствовал, что Хуба Гормана через неделю будет ненавидеть лютой ненавистью. Ничего поделать было нельзя. Лезть в разборки, мерянье пиписьками, старые контры, точно так же как завести дружбу, означало бы принять жизнь Уолкилла. Даже если предстояло отсидеть полных двадцать месяцев, дед собирался быть тут мимоходом.

Горман направился к выходу. Из-за плохо гнущихся коленей он шел враскачку и воспользовался этим как предлогом, чтобы придвинуть свою грубую физиономию прямо к лицу деда. Изо рта у него пахло, как от чугунной сковороды.

– Совет. – Он скроил трагическую гримасу и выдержал многозначительную паузу. Дед молчал. – Никогда не позволяй зубному тебя усыплять.

Он, насвистывая, пошел прочь. Дед шагнул к писсуару и зажурчал. Блаженное ощущение чуть умерило дурные предчувствия после услышанного и увиденного. Доктор Шторх выскочил из кабинки.