В. Строгальщиков - Слой-2

– Получается. А так как у них получается всегда и все об этом знают, то и у меня обычно получается с первого раза. Такая вот работа, друг Витя. А у тебя как?

– Примерно так же. Только вот этих «других» у меня за спиной, увы, нет.

– Тогда не получится, – сказал Колюнчик.

– Получится. В родном Сургуте, я полагаю, Рокецкий выиграет. Я мог бы вообще сюда не приезжать.

– А вот это правильно. Ешь бутерброды, там компоненты натуральные, не отравишься.

«Все-все знает, – подумал Слесаренко. – Ну бог с ним, даже лучше».

Доверенным лицом Рокецкого, кандидата в областные губернаторы, Виктор Александрович стал по причине своей сургутской родословной. Рокецкий тоже был строителем в Сургуте, потом председателем местного горисполкома; так же, как и Слесаренко, «ушел в область» и в девяносто третьем году был назначен по указу президента главой Тюменской областной администрации. По сведениям, доходившим к Виктору Александровичу, бывшего «хозяина» в Сургуте не забыли, относились к нему с уважением и симпатией, да и нынешний сургутский мэр Сидоров считался наследником и чуть ли не «сыном» Рокецкого. Так что Слесаренко искренне не сомневался в сургутском успехе Рокецкого на предстоящих в декабре губернаторских выборах. И поехал сюда по формальной обязанности: встретиться с людьми, поагитировать, а затем доложить «обстановку» на заседании выборного штаба.

Виктор Александрович не был близко знаком с Рокецким, если не считать совместных сидений на разного рода мероприятиях. Стать доверенным лицом ему предложил тюменский мэр в присущей последнему манере вежливой просьбы-приказа. Слесаренко не стал отнекиваться, потому что знал: мэр поддерживает Рокецкого, да и сам он среди всех претендентов на губернаторский пост не видел другой реальной кандидатуры, а потому согласился сразу, без особых раздумий, и его включили в список доверенных лиц.

Немножко задело Виктора Александровича, что кандидат всего лишь раз встретился со своими «доверенными» и вел себя на этой встрече слишком официально, выступал как на собрании с отчетом, тогда как «лица» ожидали разговора без дистанции – не получилось. Слесаренко в числе многих не был даже узнан и назван, и не то чтобы обиделся на «хозяина», но ушел с этой встречи с легким холодком в душе. Позже, разбираясь в ситуации и в себе самом, он понял, что несправедливо ожидал начальственной близости как аванса-благодарности: лично он, Виктор Александрович Слесаренко, в своем выборе руководствовался головой, а не сердцем и был не вправе ждать в ответ иного. К тому же сам Рокецкий как человек не был ему симпатичен. Куда больше вот так, по-мужицки, ему нравился бывший тюменский мэр Райков, тоже выдвинувший свою кандидатуру в губернаторы, но Слесаренко не видел за ним особых шансов: за пределами города мало кто знал о Райкове, тогда как Рокецкий – плохо ли, хорошо ли – был известен всем или почти всем, и его не требовалось «раскручивать» с нуля.

«Головой, но не сердцем». Как только Виктор Александрович сформулировал это и честно признал, обид никаких уже не осталось. И он не возражал и не упирался, когда ему велено было лететь в Сургут на выходные не лучшие дни для организованной агитработы. Он созвонился и полетел. И даже московское исчезновение мэра Сидорова вместе с нефтяным «генералом» Богдановым – ключевыми в Сургуте фигурами – его не слишком обеспокоило. Куда больше заинтриговало Виктора Александровича это уж очень «случайное» появление старого друга Колюнчика.

– А это правда, что у «ЛУКойла» есть свои бандиты?

– Неправда, – сказал Колюнчик. – Мы не бандиты. Да, кстати, знаешь анекдот? Девушка ночью идет через кладбище, дрожит от страха. Тут мужчина, опрятно одетый, вежливый: «Вас проводить?». Идут под руку, девушка дрожит. Мужчина спрашивает: «Чего вы боитесь?» – «Покойников боюсь!..» – «Странно... И чего нас бояться?..». Ты хоть посмейся для проформы, Витя. Уж больно ты серьезен.

– Ты сюда специально ради меня прилетел, или так совпало?

Кулагин закурил новую сигарету и двинул пачку по столу:

– На, попробуй. Классное курево.

Виктор Александрович взял пачку в руки, повертел ее, прочел написанное латинскими буквами русское слово «Собрание».

– Да нет, начальник, не специально. Я здесь уже неделю, – сказал Кулагин.

– Но тебя попросили...

– Я уже сказал: да, попросили, ну и что такого? Я бы все равно тебя нашел, если бы узнал, что ты в Сургуте. Сколько лет ведь, а? Чего раньше-то не появлялся?

– Повода не было, Коля.

– Да ну, чихня. Захотел бы – нашел повод. Ты же начальник, Витюша.

– Начальник, да не очень... Как тут наши, много осталось, встречаешь кого?

– Сам увидишь, – интригующе подмигнул Колюнчик.

Собираясь в Сургут, Виктор Александрович хотел было позвонить в родное строительное управление, договориться о встрече, но застеснялся: подумают ещё, что приехал давить былым авторитетом, а раньше-то не объявлялся и не звонил ни разу. Это была правда – не звонил поначалу из ревности, а потом уже стало все равно, отболело-забылось.

– Что значит «сам»? – удивился Слесаренко.

– В десять часов в управлении сбор ветеранов. Тебя ждут.

– В десять? Ждут? Так поехали!

– Не суетись, ещё полчаса, успеем. Кофе подлить? Или коньячку для храбрости?

– Это ты организовал, Коля?

– Ну почему я? Ты же сам просил мэрию составить программу, вот и решили, что тебе будет полезно и приятно. Чего заволновался-то?

– Да как-то неожиданно... А кто будет?

– Сказано же: не суетись, увидишь... Помнишь Таню Холманскую, не забыл ещё, а?

Слесаренко вздрогнул и почувствовал, что краснеет. Колюнчик глянул на него быстро и весело и отвел глаза на холодильник.

«Боже ты мой...».

Много-много лет назад Танечка Холманская служила в управлении секретарем комитета комсомола. Был у Виктора Александровича с ней глупый неосторожный роман, никаких чувств, всё ниже пояса. Как-то в субботу поехали на катере рыбачить с девками, ночью вернулись в город, встали на якоре посреди реки, перепились в мат и заснули, катер сорвало с якоря и потащило течением, и когда в пять утра Слесаренко выбрался из душного кубрика на палубу подышать и покурить, то увидел, что их пригнало точно к пристани, метров пять между досками и бортом, а на пристани, на пустом тарном ящике сидит жена Вера и смотрит на него. «Ты что здесь делаешь?» – заорал Слесаренко. «Рыбу жду», – ответила жена. Он распинал и разбудил всех. Капитан дергал якорь и заруливал к пристани по швартовому. Танечку спрятали в моторном отсеке. Жена взошла на борт, спустилась в кубрик. Похмелялись оставшейся водкой, делили рыбу, купленную вечером за четвертной с проходившего мимо рыбацкого плашкоута. Слесаренко потом думал: зачем прятали? Две другие девки сидели рядом, хихикали и пялились на жену, могла ведь подумать на любую, результат тот же. Хотя что обидно: в тот раз ничего ведь и не было – тесно, шумно, много спиртного и комаров снаружи. Захмелев от выпитой Сызрани водки и совсем забыв про закрытую в солярной духоте Танечку, Слесаренко блатовал компанию плыть на острова, жарить шашлык из нельмы, но жена сказала: «Витя, пойдем домой!» – и он пошел, запихав в авоську четыре метровых «хвоста». Помнил как сейчас: солнце, песок дороги, прохладный ветер в спину от реки, жена идет рядом, ведет его под руку, рыбьи тяжести в авоське чиркают носами по песку. Про Танечку наплыло только дома, когда брился в ванной и смотрел себе в морду на зеркале. А дальше все продолжилось, ненадолго и без осложнений, и кончилось как-то само собой. Потом он уехал.