Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

О своих материальных претензиях Сергей поспешил уведомить бывшую хозяйку, а когда-то и верную жену: «Зря, что ли, батрачил на тебя столько лет? Так что я не бомж, не безработный, и вполне могу воспитывать дочь».

— Вот как ты заговорил?! Дурак ты, дурак! Ну, что ж, сам захотел. А теперь — вон отсюда! Убирайся в свою конуру! Хотя конура у собаки, а ты хуже собаки: та добро помнит. Персональный вагончик ему выделили, как человеку, а он руку хозяина укусить норовит. Свинья неблагодарная, вот ты кто!

— Папа, подожди, я вещи соберу, я с тобой! — Маша, плача навзрыд.

Оксана вцепилась дочери в волосы.

— Стой, идиотка! Он же наследственный алкаш, у него отец, дед твой, от пьянки помер, и этот в своей конуре не просыхает.

— Ничего, ничего, Машенька. Оставайся здесь пока, а я всё сделаю, чтобы ты со мной жила, — Сергей решил не доводить ситуацию до полного абсурда.

— Я приеду к тебе, папа! — в дверь, когда выходил.

— Приедешь, конечно, приедешь. Отец всё-таки, — нехорошо усмехнулась Оксана.

Маше удалось сбежать от материных надсмотрщиков только на четвёртый день. Вагончик был пуст, дверной замок лежал внутри, на тумбочке. Единственный человек, который мог что-то рассказать — сторож. Он был самым трезвым в тот вечер. «Вошли к нему какие-то, трое, что ли. Или двое, точно не помню. Сначала сидели, разговаривали, потом зашумело, вроде как лавка упала, я уж забеспокоился, потом опять тихо. Вышли, отца твоего под руки вели, будто сильно пьяного, в машину усадили и уехали.

— Папа часто бывал... пьяным?

— Я тут только пятый месяц вообще-то. За это время он в рот не брал, — догадавшись, что девочка не поняла идиомы, разъяснил: — Не выпивал он совсем.

— А потом? Уехали они, а что было потом?

— Ничего не было. Уехали, и всё. С тех пор твой отец тут не появлялся. А без него — никак. Сидим, ждём хозяйку, а она всё не приезжает.

Маша зашла в вагончик, вытащила из-под нар чемодан. Она знала, что под ворохом одежды отец держал деньги и документы. Деньги — немного — на месте. Паспорт отсутствовал. Маша взяла отцовы деньги и отправилась на железнодорожный вокзал — когда-то заметила там будку для международных телефонных переговоров. Продемонстрировав сметливость не по годам, — всего ведь тринадцать — вытащила из-за подкладки рюкзачка тетрадный листок с номером телефона папиного друга. Мать наряду с остальными Машиными вещами перетряхивала рюкзачок, искала что-то, а не нашла запрятанную бумажку.

— Дядя Гера! Папа пропал! — не выдержала, расплакалась. — Это мама, это из-за меня, из-за того, что мы с папой хотели вместе жить. — Рассказывала подробно, давясь рыданиями. — Уже четыре дня, как папы нигде нет. Дядя Гера, у меня скоро жетоны закончатся. Вы поможете? Вы всё поняли?

Он мало что понял. Что за «папин вагончик», про который толковала девочка? Как могло случиться, что другу не было известно о переведённых на счёт его предприятия средствах: на высланных во Францию Гериных экземплярах договора стояли подписи Сергея. «Всё потом. Приеду, разберусь на месте. Сейчас — выручать Серёгу».

Звонок Вале Горшкову: «Поможешь?».

— Базара нет, старичок. — Новое в лексиконе. — Под землёй твоего друга найдём. Нет, на этот раз башлять не придётся. У меня среди хохлов должнички имеются. То, что ты рассказал, для нашего прекрасного сегодня — типичная история. Все кидают всех, за бабло жёны мужей, мужья жён заказывают. Не боись, бабу эту за жабры возьмут, как шёлковая станет, всё расскажет, всё покажет, всё подпишет.

Не стал грузить Вальку собственными проблемами, решил, что с уворованными Оксаной деньгами разберётся сам. Главное сейчас — Серёга.

Уже вечером бабу взяли за жабры, и она, действительно, стала сговорчивой. Сергея отыскали той же ночью, и, действительно, под землёй: в глубоком подвале. Его пришлось везти в больницу — туго пришлось, когда заставляли подписывать бумаги, означавшие: он больше не увидит дочь. «Не отдам дом, не отдам фирму. Машенька, ты будешь жить со мной». А ведь то и дело сознание терял, вот до чего дошло.

Глава сорок пятая

Герман приехал, когда всё неприятное осталось позади: и скорый, но на удивление праведный суд — дом за Сергеем остался, и фирма, с нулевым, правда, счётом, но зато с оплаченной на год вперёд арендой офисного помещения, поспешный отъезд в Москву Оксаны и сына. Маша осталась с отцом.

Мама приехала, кинулась к внучке, слёзы. Горько: как мог допустить столь долгую разлуку любимых своих?! Дом богатый продал, купил скромную городскую квартиру и небольшую дачку: маме возиться на грядках. Оставшиеся деньги — в дело. Герман настоятельно: поедем во Францию, Серёга. Мама: поедем в Загряжск, Серёженька. Дочка: давай уедем, папа.

Никого не послушал: здесь наработки, здесь кой-какие связи, здесь его фирму знают. Надо начинать здесь. В Париж? — там Наташа, и она знает про украденные у Геры деньги. От его расслабленности произошло. Давно уже не читал бумаг, которые Оксана подсовывала на подпись — какой смысл? — в любом случае всё будет, как хозяйка решит. Его вина, как ни крути.

И в Загряжск нельзя — оказывается, на годовщину смерти деда она приезжала, и следующей осенью опять приедет, уже на трёхлетие. Как он в Наташины глаза посмотрит, раз она знает про него — тряпка. Гера сказал: «Забудь про долг. Это моя забота. Сам виноват: чувствовал ведь: тут что-то не то, а не смог добиться телефонного разговора с тобой. Оксана умеет убалтывать». Нет, это его, Сергея, забота. Отдаст хотя бы половину суммы Герасиму, тогда можно будет думать о переезде.

Работал день и ночь, обдирался до крови, но не отступал. Если сдаться — пятый угол.

На каждом шагу препоны — то ли таковы особенности постсоветского бизнеса, то ли Оксана держит руку на пульсе. Два тяжелейших года, уже можно было осторожно, шёпотом: да! получилось! — тут подстава, и такая мощная! Всё коту под хвост, опять на нуле. На этот раз отследил: действительно Оксанина рука из Москвы дотянулась. А его руки опустились.

Опять вагончик, опять дачи, опять он прораб, теперь уже в собственной, почти фиктивной, фирме. Снимал напряжение самым доступным способом, сначала немного коньяка, потом на коньяк не стало хватать — водка, стакан, потом два, скоро нормой стала бутылка, а потом и её уже было мало. В пятницу не пил, держался — завтра домой, там дочка, мама, они не должны страдать. Делал попытки вырваться — глухая стена. Зачем дёргаться-то? Герасиму долг всё равно не вернуть, а своим на жизнь он всегда заработает.

Сколько времени прожил так, не считал. Однажды осенью работы шли одновременно на двух объектах. У себя — где ночевал — рабочим с утра задания роздал, пошёл на вторую дачу, там всех построил, и обратно. В вагончике на утро заначено, тяжко с бодуна. Из-за угла выворачивает, видит: к его вагончику подъехала машина, Маша из неё выходит. Что такое?! Ведь строго-настрого наказывал не приезжать на стройку — не дай бог, нарвётся девочка на пьяного отца. Следом выходит... Герман, за ним — не может быть! — она.