Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

Получается, знала, что квартиру, в которой когда-то вся семья обитала, Оксана обменяла на однокомнатную для его матери — мамину квартиру, всё, что у мамы оставалось.

Приехав в Загряжск, перестал понимать, почему позволил. Что Оксане в маминой квартире? — ведь в ту пору сама уже в киевских хоромах жила. «Так, что, Серёжа, может быть, подумаешь о возвращении?» Обещал подумать, и в самом деле собирался подумать.

На следующий день ждал, что опять увидит — не позвала. Был у Германа. «Я вернусь, Серёга, но пока не знаю, когда. Сейчас замутили большой проект, это года на три. Знаешь, с кем в связке работаю? — с Наташей. Она прошла мастер-классы, семинары, курсы, всё вспомнила, как профессионал дотянулась до самого высокого европейского уровня. Талантище! Может быть, всё же к нам, Серёга? Я поддержу тебя на первых порах. А?» — и смотрит тепло.

Как сказать Герасиму: «Я давно уже не архитектор»? Прораб, бригадир, чернорабочий, кровельщик, бульдозерист, кто угодно, только не архитектор. Но даже не это. Жену взять с собой? — нет! Оставить детей? — Оксана их искалечит.

После, когда оказался в вагончике, додумал: всё равно не сможет ничего изменить. Он — никто. Сын уже искалечен, и с Машей рано или поздно будет то же. А тогда, в Загряжске, верил, что вернёт себе положение в семье и фирме. Пусть сын упущен, но Машу сохранит. В Загряжске всё казалось решаемым, потому что не одиноко, потому что мама, Гера, потому что где-то совсем недалеко ходит она, единственная.

И потому что — бывает. У Германа тоже в семье не всё ладно было. А теперь? — хозяин! Юля забросила журналистику, открывает для Европы Андрея Платонова. «Нет, литературоведение — только часть, причём не основная. Это не просто писатель, это космос, Серёжа. Его нужно рассматривать, как говаривали в старину, в целокупности. — Юля говорит долго и охотно. Никогда раньше, в Загряжские времена, не видел её Сергей такой оживлённой — живой. — Его игра словами изумительна, но это не ради игры, не ради только точности, это уже производное от сущностного — ещё одно измерение». Написала большую работу, позвали в Сорбонну читать цикл лекций о Платонове, теперь пишет книгу. «Долго буду писать. Куда мне торопиться? — муж пока кормит, не отказывается», — смеётся. «Пока кормлю», — ласково Герман на неё смотрит. Ну, вот, бывает же всё-таки!

На следующий день собирались однокурсники — Герасим позвал. Сергей не знал, как спросить: придёт ли она? — тоже ведь четыре года однокурсницей была. Юля заметила его мучения, будто невзначай бросила: придёт Наташа на встречу, придёт.

Ну и язва же эта Василевская! — соглашались друг с другом Тамары. Сначала ещё в институте Тимохина бросила. Не сумел он оправиться от такого подлого предательства, не вышло ничего примечательного из самого многообещающего на курсе студента. Когда с «горбачёвской перестройкой» многие вдруг зашустрили, Тимохин тоже оживился, организовал свой кооператив: надумал строить дачи для новых русских. И, вроде бы, дело у него пошло, но тут опять в Загряжске объявилась Наташка Василевская. Чёрной кошкой дорогу ему перебежала и опять умотала, теперь уже не в Сочи, а в Париж.

Хорошо ещё, что Оксана, на последнем курсе женившая на себе отвергнутого Наташкой Тимоху, оказалась мудрой женщиной. Она не стала устраивать сцен ревности, а увезла Сергея к себе на родину, в Украину, организовала там архитектурно-строительную фирму: всё для любимого муженька, чтобы не раскисал, тоскуя о её сопернице.

Приезжала как-то Оксана в Загряжск, встречалась с Тамарами, и те потом при каждом более или менее подходящем случае восхищались женским подвигом бывшей однокурсницы. «Не перевелись ещё на Руси жёны-героини. Оксана — из таких, - непривычно пафосно утверждали Тамары, теоретически знакомые с семейной стороной женской жизни. — Муж разнесчастный, любовницей брошенный, то в запои ударялся, то просто месяцами бездельничал, а она — ни слова упрёка, молчала и тащила на себе и фирму, и дом, и детей, да ещё супружника неверного. И ведь вытащила! Сейчас они, можно сказать, процветают».

Сергей, навестивший Загряжск спустя пару лет после приезда жены, всем своим обликом подтвердил непробиваемую правоту Тамар: выглядел вполне успешным и состоявшимся. Но настоящей сенсацией стало тогда не это обстоятельство, а повод, приведший Тимохина в родной город: в Загряжск нагрянула чета Мунцев, и откуда нагрянула! — из самого города Парижа. О том, что Мунцы в восемьдесят седьмом уехали за границу, разумеется, знали и, в целом, одобряли, хоть и свалили они как-то внезапно и втихаря, не попрощавшись ни с кем, не сыграв отвальную.

Рассудили так, что уехали Мунцы на ПМЖ в Германию, а оказалось, что они почему-то живут во Франции. «Небось, Геркина не в меру амбиционная жена захотела на Елисейские Поля. Пустите Юльку в Париж! Подумала бы сначала своей микроцефальной головкой: кому и на какой предмет они там нужны. Германия — это ещё понятно, как-никак Фольксдойче, идея воссоединения Германа Мунца с исторической родиной. Там пособия, господдержка переселенцев. А Франция тут с какого боку?», — отозвались на новость Тамары.

Но выяснилось, что Герман ворочает в Париже значительными архитектурными проектами. Эта неожиданная новость ошеломила всех. Герман, конечно, отличный парень, но звёзд с неба не хватает — таков был невысказанный вслух общекурсовой вердикт. А вот, поди ж ты, ухватил звезду, и не из разряда жёлтых карликов. Один только Тимоха всегда верил, что рано или поздно Герасим проявит себя как архитектор, и ещё как проявит. Но думал ли когда-нибудь Сергей, что верный друг так лихо обскачет в профессии его самого? Как Тимохин смог пережить эдакий кульбит судьбы — вот что отчаянно волновало Тамар, когда они готовились к встрече с бывшими однокурсниками. Однако Тамары не обрели радости от вскрытия второго дна во взаимоотношениях друзей: Тимохин будто бы даже гордился достижениями Германа, а тот держался, как всегда, с обаятельной скромностью.

Прищепка Юлечка, хоть и не смогла растопить лёд, давно намороженный однокашниками мужа специально для неё, удивила всех несказанно: она весь вечер улыбалась, и не дежурно, не натянуто, даже пошутила пару раз, и вполне удачно.

Под конец встречи произошло нечто, ввергшее Тамар в тоску и печаль: Наташка Василевская, теперь мадам Батурлина, на несколько минут явилась народу в нестерпимом блеске парижского шика. Она мелькнула на неярком загряжском небосклоне в сопровождении забугорного супруга, импозантного и, судя по всему, состоятельного господина. Специально заглянула, чтобы француза своего продемонстрировать, носы нам утереть, горько рассуждали Тамары. Позже кто-то сморозил: Васькин муж чуть ли не граф, и живут они в старинном особняке, расположенном в аристократическом округе Парижа. «Не граф он, конечно, но мужчина вполне достойный», — сдержанно прокомментировали этот совсем уже несуразный слух Тамары.