В. Строгальщиков - Слой 3

– Что, совсем глухо?

– Алиби железное.

– Черные показывают?

– Если бы... Наши, местные.

– Вот черт! – сказал Кротов. – Обидно.

– Знали б вы, как мне обидно, – сказал Вайнберг. Ведь если не азербайджанцы – значит, мы. Так, полковник?

– Версий много, – уклончиво промямлил Савич.

У мэра Воронцова в последний год совсем разладились отношения с «Севернефтегазом», об этом знали и в городе, и дальше. Нефтяная компания прочно увязла в болоте неплатежей, бюджетных и кредиторских долгов, московских интриг конкурентов и свары между новым и прежним руководством. Это сразу сказалось на городе, вся жизнь которого вращалась вокруг «Севернефтегаза» единственного, как принято было говорить, «градообразующего предприятия». Дело было не только в невыплаченных городу налогах, было в чем-то еще, даже не в личной вражде Воронцова и Вайнберга, было темнее и глубже. На поверхности же реял выброшенный мэром призыв к немедленной национализации нефтяной компании: «новых русских» разогнать, вернуть любимый «Севернефтегаз» взрастившему его народу, то бишь городу, в прямое управление. Воронцов летал в Госдуму и запустил через депутата Лунькова соответствующий законопроект. Вайнберг открыто смеялся и пропадал в заграницах, убеждая всемирно известную нефтяную компанию «Шелл» вложить миллиарды в совместную разработку месторождений, как вдруг одиозный законопроект едва не прошел «первым чтением» в Государственной Думе, и все испугались по-крупному; Вайнберг тоже полетел в Москву и долго шлялся коридорами бывшего госплановского здания на Охотном ряду и вернулся ни с чем, злой и дерганый, и тут же застрелили Воронцова.

Кротов понимал, что чепуха, что покушение на мэра в сложившейся ситуации явилось бы – да и явилось, кстати, – абсолютнейшим самоубийством для компании. Мало того, что разъярили народ, так еще и отпугнули инвесторов: кто из уважающих себя и свою репутацию бизнесменов вложит деньги в территорию, где средь бела дня стреляют в мэра? Но этот идиотский сценарий точно и безжалостно совпал с людскими ожиданиями: людям хотелось верить, что мэра застрелили «олигархи». Или, на худой конец, черные торговцы, что тоже совпало с ожиданиями и бытовой глухой ненавистью к пришельцам.

И, если «азеры» не виноваты, оставался Вайнберг.

– Вы знаете, ко мне Гаджиев приходил, – полковник мог не пояснять: главу азербайджанской общины в городе знали все. – Пришел и говорит: «Пусти меня к этим людям. Они будут клясться на Коране. Они правоверные, они скажут правду».

– Пустил?

– Конечно.

– Ну и как?

– Говорит: «Не они».

– Охотно верю, – сказал Вайнберг. – Но мне от этого не легче.

– Мне тоже, – сказал полковник, выпадая из кресла.

– Однако я поеду, мужики.

Кротов посмотрел ему вслед не без сочувствия. Начальник милиции получил свои новые звезды отчасти и за быстрый арест подозреваемых в стрельбе по Воронцову, и вдруг такой облом: придется выпускать.

Тогда, в первый же за покушением день, в город слетелось до полусотни «силовиков» и «законников» со всей области и даже из Москвы. Создали следственную комиссию, заседали день и ночь в кабинете Слесаренко, рейдами и облавами перевернули весь город вверх дном и трясли его, трясли, пока не взяли тех двоих азербайджанцев в аэропорту, да еще со свидетелями, под митинговые крики «Ура!» сыщикам-скорохватам. Дело было сделано, «гости» стали потихоньку разъезжаться, стихли газеты, телевидение и толпа на площади. Следствие доматывали местные органы, и вдруг на тебе – все сначала. Савичу теперь не позавидуешь. А тут еще рельсовая война...

Сутулясь и вздыхая, полковник выкатился за дверь. Вайнберг протер туфли розовым платочком и бросил его в корзину для бумаг.

– Ты когда в Москву? – спросил Кротов.

– Еще вчера, если бы не ваши игры. Англичане третий день в Москве сидят.

– Ну, с ними там работают?

– Работают.

– Потерпи еще пару дней – вдвоем полетите.

– С кем, с... этим?

– Смени тональности, Аркадьич, – укоризненно сказал Кротов. – Вам со Слесаренко еще жить и работать.

– Он там куда?

– В Госдуму.

– Будет проталкивать луньковский законопроект? – В голосе Вайнберга презрение мешалось с настороженностью.

– Ну, Виктор Саныч не так глуп.

– А если он, как ты говоришь, не так глуп, – Вайнберг заметно повысил голос, – то почему он отказывается понимать очевидное? Если до конца года мы не сократим производственные расходы хотя бы на четверть, если не отрежем и не выбросим все лишнее, если еще и деньги «шелловские» потеряем, ты знаешь, что будет?

– Знаю, знаю, – Кротов кивнул примирительно.

– Компанию объявят банкротом и пустят с молотка! Тогда рухнет все. Ты понимаешь? Все! Или твой Слесаренко надеется, что он осуществит эту дурацкую идею Лунькова с Воронцовым насчет национализации? Чушь собачья! Откуда город возьмет деньги, чтобы выкупить «Севернефтегаз» на аукционе? И даже если Дума примет постановление, а президент его завизирует – что абсолютно исключено, ты сам знаешь почему, – и, допустим, город получит компанию бесплатно, так сказать, то где и как он добудет миллиарды на развитие? Это гроб всему городу, Вайнберг помолчал, глядя Кротову в узел галстука. – Твой Слесаренко думает, что мне на город наплевать. «Вайнберг – москвич, Вайнберг – банкир! Ему бы прибыль прикарманивать!». Да, основа бизнеса – получение прибыли!

– Мне ликбез не нужен, Ленечка. Я сам такой же.

– Тогда почему ты позволяешь Слесаренко губить компанию? Вот послушай...

– Нет, теперь ты послушай, – сказал Кротов, нацеливаясь пальцем Вайнбергу в переносицу. – Слесаренко политик, а политика, как известно, есть искусство возможного. И стать мэром он сумеет только в одном-единственном случае: если объявит и покажет себя продолжателем великого дела товарища Воронцова. Иначе его просто не изберут. Согласен, Аркадьич?

– Согласен. – Едва Кротов успел подивиться этой неожиданной сговорчивости, как Вайнберг сказал: – Но у вас же есть и второй сценарий. Не хлопай глазами, Витальич. Я ведь понимаю, зачем вам был нужен Сусоев, зачем вы кредитную линию раскапываете.

– Ну, договаривай, – усмехнулся Кротов.

– Что договаривать? Вы самым банальным образом собираете на товарища мэра Воронцова самый банальный компромат. На тот случай, если вдруг его сын решит баллотироваться. Не так уж трудно выяснить при ваших столичных связях, дорогой Сережа, на какие счета оседали те самые семь процентов комиссионных. И почему семь, почему так дорого, когда нормальный посреднический процент во всем мире – от полутора до трех? И почему мэр отказывался брать с нас налоги живыми деньгами и требовал нефтью, мазутом, бензином? Почему гостиницу строили турецкие строители, а не местные рабочие? Чего ради французская фирма вдруг дала воронцовской дочери грант для обучения в Сорбонне? Мне продолжать? А то давай копнем поглубже и подальше; вспомним, чья жена открыла в городе первую кассу «МММ», ту историю с кредитом...