В. Строгальщиков - Слой 3

Трудились до двух часов, вычистили рощу и вкопали на поляне карусели с качелями, разные штучки для детского катания – молодцы нефтяники, сработали весь инвентарь за бесплатно, и когда Слесаренко закрывал субботник короткой речью, то похвалил нефтегазовцев, но Вайнберга не помянул – обойдется. Вместе с чувством победы, что выбили все-таки деньги «подземникам», в душе гнездилось послевкусие неясного обмана, как после пищи с чесноком: глотать приятно, возбуждает аппетит, а после целый день не знаешь, как избавиться от гадости во рту.

Люди прихватили на субботник и поесть, и выпить, как положено, а кое-кто и вовсе заявился под хмельком, в том числе и Лузгин, увивался вокруг телесъемочной группы – и, как пошабашили, туг же расселись закусывать. Снова бутылки и банки, жирные пакеты и рванье газет...

Его приглашали и туда, и сюда. Громче всех звал Зырянов, чья компания расположилась на краю новой детской площадки. Виктор Александрович подошел, выпил полстакана водки стоя и не слишком весело пошутил насчет второго субботника, который явно понадобится для ликвидации последствий празднования первого. Зырянов принял все всерьез и грозно поклялся, что лично проконтролирует, а если что и кто, то будет тыкать мордой. «Вот и отлично, – сказал Слесаренко. – Оставляю вас тут за старшего». Люди смотрели на него с теплом и уважением, а также с толикой боязливо-радостного удивления, как вечно смотрят на артистов и вождей: вот он, рядом, потрогать можно... Он вернул стакан Зырянову, еще раз сказал: «Спасибо» – то ли за водку, то ли за труд, повернулся и увидел широкий раструб телекамеры, направленной ему в лицо. И вместо того, чтобы плюнуть туда или заехать кулаком, он улыбнулся в объектив и даже подмигнул.

После субботника пешком явились в мэрию и просидели там до вечера: зам по финансам Безбородов принес бюджетную «раскладку» на неделю. Денег на всех, как всегда, не хватило, и они втроем с Кротовым принялись тягать по сторонам бюджетное одеяло – какое там одеяло, пеленку жалкую! – прибавляя одним, урезая других. Безбородов предлагал дать всем поровну и понемногу. Кротов же настаивал на крупных выплатах по, так сказать, зачетным категориям. В конце концов позвонили председателю городской Думы Солянику, тот примчался и поддержал Безбородова, на том и порешили. Кротов ругался отчаянно: «Если всем понемногу, то все недовольны, как вы понять не можете! «Закрыли» бы полностью медиков – вот они уже на нашей стороне. Потом учителей – пусть позже, зато окончательно. Это будут заметные акции, а так... Размазываем кашу по тарелке».

Была еще одна проблема: городской детский дом. Из Москвы и округа пришли распоряжения расходовать бюджетные деньги исключительно на выдачу зарплаты. На верху замыслили хорошо отчитаться повыше, шла очередная кампания по борьбе с неплатежами. В четверг мэрия перечислила в детский дом деньги на зарплату за три месяца, а в пятницу к Слесаренко явилась депутация детдомовских работников с таким решением общего собрания: получить по два оклада, а на остальные деньги закупить продукты для детской столовой. Директор детдома, предупрежденный о персональной ответственности за неисполнение строгих указаний, сам пойти на это отказался. Требовалась виза Слесаренко.

Безбородов был против, Соляник – и вашим, и нашим. Кротов сказал: «Дайте, я подпишу. А вы вроде как и не знали». Он подписал и передал бумагу Безбородову, и зам по финансам качнул головой: «Подставляетесь вы, Сергей Васильевич...». Так закатилась рабочая суббота, и вместе с Кротовым они потопали в гостиницу, уворачиваясь от режущего ветра: лету конец, момент тепла исчерпан, дальше осень и сразу зима.

– В понедельник полетите с Вайнбергом спецрейсом.

– Кротов произнес как бы само собою разумеющееся. – Завтра выспимся, к десяти придет Зырянов со своими людьми, будем оформлять инициативную группу по выдвижению и сбору подписей. На двенадцать врачи, потом союз афганцев. Мы тут прибросили список доверенных лиц; посмотрите, кого не хватает.

– Хорошо, – сказал Слесаренко и поздоровался с людьми на автобусной остановке, мимо которой они проходили. Автобус пустили весной, первый в городе муниципальный маршрут; раньше ходили только ведомственные, в основном в аэропорт и обратно, и останавливались, как водитель на душу положит, а теперь оборудовали лавочки с навесом и табличкой на столбе, и Виктор Александрович был очень доволен, хотя сам и не прокатился ни разу, как ни настаивал Лузгин проехаться и сняться для эфира. – Но я бы хотел лететь через Тюмень. Надо повидаться кое с кем.

– А вы через Тюмень и полетите. Вайнбергу тоже надо... повидаться. А вечером махнете на Москву.

Конец субботы он промаялся в гостиничном номере: то смотрел, не вникая во смысл, телевизор, то принимался читать первую книжку из трехтомника Троцкого «История русской революции» – наконец-то издали в России, раньше были только сноски в других книгах. Но и Троцкий «не шел», не получалось вчитаться, и он вдруг понял, что очень соскучился по всему, что оставил в Тюмени, и почувствовал одиночество и никчемность своего нахождения здесь. По вечерам без надобности его не трогали ни Кротов, ни Лузгин – такой у них случился уговор, а в этот раз он был бы счастлив, если бы ввалились с разговором или даже водкой. Позвонить самому? Много чести...

Он задремал на диване, положивши раскрытую книгу на грудь, и проснулся толчком, в непонятной тревоге, словно кто-то подсматривал. Виктор Александрович глянул на время – половина двенадцатого. Лоб был мокрым от пота, сердце трепыхалось неровно и часто. Он умылся холодной водой, посмотрел на себя в зеркало, вернулся в гостиную, огляделся и понял, что уже не заснет и ни за что тут не останется один.

Кротовский номер не отвечал, Лузги ну же звонить не хотелось. Он повспоминал, до которого часа открыт гостиничный ресторан, надел галстук, пиджак и пошел вниз по мраморной лестнице, испытывая что-то воровское от звука собственных шагов в пустынной тишине пролетов.

В ресторане было темно, накурено и людно, музыка стучала басом по ушам. Слесаренко постоял недалеко от двери, осматривая зал и выбирая, куда бы мог приткнуться. По направлению к нему в проходе между столами двигалась группа мужчин, отсвечивая белыми рубашками, и он шагнул направо, чтобы не мешать. Мужчины приблизились, первым степенно шел Федоров – его заместитель. «Вот черт, подумал Слесаренко. – Авось не узнает в темноте...».

– Виктор Александрович? – удивленно воскликнул Федоров. – Добрый вечер. Ищете кого-то или ждете?

Несмотря на поздний час, заместитель выглядел не пьяным, голос звучал естественно, без полуночного кабацкого радушия.