В. Строгальщиков - Слой 3

– Чего уж хорошего... Помнишь, я рассказывал тебе про следователя из Сургута?

– Ну... Так это он приехал?

– Он, голубчик. Теперь в новой должности, большой начальник в Хантах. Ходит кругами... Похоже, нас с тобой решили... отстрелять. Тебя Гаджиевым, меня Степаном.

Кротов громко откашлялся и постучал указательным пальцем по губам, обводя глазами стены.

– Ничего у них не выйдет, – сказал Кротов с веселой уверенностью, явно рассчитанной на кого-то третьего. Мы с тобой чисты перед народом. Главное – не позволить дуракам стравить и перессорить нас самих. И мы победим, однозначно, – закончил он голосом Жириновского, и Виктор Александрович показал лицом: достаточно, хватит паясничать.

– Я завтра поутру рвану в Москву денька на два. Надо по прессе... закончить и повидаться кое с кем. Я на планерке не стал говорить, но люди из ИТЭКа готовы подписать дополнение к договору. Они же не звери, они понимают, что ситуация изменилась.

– Неужели? – недоверчиво промолвил Слесаренко.

– Это было бы очень неплохо.

– Это будет очень хорошо, – сказал Кротов. – Еще немножко миллиончиков в бюджете поприбавится.

– С чего это они?

– Так им же с нами не последний год работать. Ты пойми, Виктор Саныч, в Москве не только олигархи водятся. Там есть серьезные ребята, работающие на перспективу. Та же группа «Система...».

– Я знаю, я встречался, – сказал Слесаренко. – Готовят деньги для Лужкова в президенты.

– А почему бы и нет? – сказал Кротов. – Тебя что, Лужков не устраивает?

– Абсолютно не устраивает, – ответил Слесаренко.

– Вот тебе на! – удивился Кротов. – А по моим сведениям, ты подписался, Виксаныч.

– Конечно, подписался.

– Тогда в чем же дело?

– Так просто и не объяснишь...

Объяснить, конечно, было можно, но что объяснить и кому, и надо ли вообще? Ведь понимал же лично Виктор Александрович, что если все пойдет настроенным путем, то ненавистный всей России семейный клан заменят новым кланом, только мощнее и безжалостнее прежнего, что сам Лужков такой же деспот, только не угрюмый, а веселый, что еще страшнее, но выбора нет – вот в чем трагедия. И как повязан при Лужкове Москва, как нынче властвует в столице безраздельно любой гнусавый бюрократ, так будет и по всей стране, только хуже в сто раз и бездарнее; а между тем сама столица, выжавшая все соки из страны, сегодня по уши в долгах, все деньги сожраны вавилонским строительством, и нужно захватывать Кремль, чтобы высосать все окончательно. Нефть, конечно же, у неправильных евреев отберут и вернут государству, то есть царю, его боярам-бюрократам, а также удельным князьям и новым правильным евреям на кормление, чтоб славили царя и дань платили; народ же призовут к великим жертвам во имя матушки-России, и ведь получится, пойдут и славить будут, и терпеть, и пояса затянут, особенно если позволят сплясать ненадолго на свежих костях, и окончательно восторжествует Хам, те же самые хари над кепкой, и лишь потом, спустя многие страшные годы, но об этом сегодня нельзя даже с Кротовым, как бы ни ценил его за качества характера и как бы ни пользовался им до срока, а срок этот близок, и надо исполнить намеченное.

«Как верно названо, – подумал он. – Система!».

Документ о таинственной московской корпорации с таким названием ему подсунул Юрий Дмитриевич, а в более полном варианте он познакомился с «Системой» в бумагах Чернявского, когда коротал время в новом гарикином офисе перед встречей с тюменским мэром. Бумаги явно были от спецслужб, ибо выставляли персонажей без прикрас. Если им верить, все началось банально и очень по-русски: некто Владимир Евтушенков, кандидат экономических наук (таких в Москве как грязи), чиновник по науке в Московском горисполкоме, поигрывает в теннис с вице-мэром и при удобном случае знакомит его с сестрой своей жены. Вскоре вице-мэр разводится и женится на упомянутой сестре, а еще через год становится мэром столицы, а его новый и ближайший родственник – председателем совета директоров акционерной финансовой корпорации «Система». Через два года после создания «Системы» ее начальник уже входил в десятку самых богатых людей России. О масштабах влияния и могущества «Системы» повествует такая история: когда снятый с должности министра наш земляк Шафраник пришел к Евтушенкову поговорить о собственном трудоустройстве, тот

встретил его фразой: «Ты кто такой?». Вопрос трудоустройства тем не менее был успешно решен, и наш земляк стал руководителем Центральной топливной компании, играющей ныне одну из ключевых ролей в финансировании выборных планов Лужкова.

«Система» была создана на базе «разгосударствленных» подразделений правительства Москвы, и первые свои миллиарды заработала на приватизации столичной недвижимости и наиболее рентабельных отраслей городской экономики. Корпорация активно внедрилась на бензиновый рынок, став монопольным исполнителем соглашения между правительством Москвы и министерством топлива и энергетики по снабжению столицы и области автомобильным топливом, а также добилась включения в состав Центральной топливной компании Московского нефтеперерабатывающего завода. Таким образом, у «Системы», если верить документам, было всё, кроме одного, что и лишало группировку сна и счастья: собственных источников нефти. Друзьям по теннису и сестрам не досталось в личное пользование ни одной из нефтедобывающих компаний – их просто не пустили к дележу тогдашние титаны Березовский, Чубайс и Потанин. Но нынче расклад поменялся: из документов следовало, что «Система» положила глаз на промыслы «Севернефтегаза».

Далее в бумагах детально излагалась история борьбы между «Системой» и «Мостом», империей Гусинского, за близость к телу и деньгам, о связях Евтушенкова с братвой из Солнцева и лично тамошним паханом Михасём, и прочие детективные подробности – от заказных убийств до службы при «Системе» последнего начальника союзного ГБ Владимира Крючкова (а бывший первый его зам Филипп Бобков работает на Гуся-конкурента; надо же, вот до чего дошли). Но все эти скандальные интересности мало трогали Виктора Александровича, ибо ему прояснилось простое и главное: куда же и зачем его включают. А Кротова при всей его близости к московской бизнесменской суете не включают решительно, сказано было о том однозначно и без комментариев, и Слесаренко подумал еще: где же и когда наш друг Сережа опростоволосился, или же сразу был оценен как расходный материал в большой интриге? Немножко царапало душу, что все-таки он не спросил «почему», когда Кротова помянули и вычеркнули; ему была ясна бессмысленность вопроса, такое никогда не объясняют и никогда не меняют решений, он лишь испортил бы мнение о себе и осложнил без надобности жизнь. Но, как это часто бывает у честных людей, допустивших и не оспоривших чужую несправедливость к другому, он теперь терзался раздражением, но не к себе, а к объекту несправедливости, в данном случае к молча сидевшему Кротову.