В. Строгальщиков - Слой 3

– Публика, кстати, мои действия одобрила и завизировала, – сказал Кротов, выдернув из папки листок с подписями. Савич поглядел и сказал:

– Дерьмо бумага. Юридической силы не имеет. И подпись Безбородова отсутствует. А то, что Соляник с Федоровым подписали, – чепуха, не их компетенция. Так что, Виталич, этим листочком ты свою задницу не прикроешь, и не рассчитывай даже.

– А я, между прочим, ничего прикрывать и не собираюсь. Я действовал правильно и в силу своих полномочий.

– Как сказать, как посмотреть, – задвигал лысиной полковник.

– Я не о том вас спросил, – раздраженно произнес Виктор Александрович. – В команде бунт. Причины и мотивы?

– Да мало ли!.. – Полковник посмотрел на Кротова.

– Даже не знаю, что и сказать. Я в политику не лезу, мое дело жуликов ловить.

– И много наловил? – сказал Кротов. – Ты, полковник, прямо отвечай, как офицер: ты с нами или нет?

– Да с вами, с вами! – чуть ли не выкрикнул Савич.

– Только вы на меня, это... лишнего не вешайте. За свое готов ответить.

– Тогда ответьте, пожалуйста, – сказал Слесаренко, почему в городе давным-давно вертится начальник окружного следственного управления, а я об этом узнаю только сегодня.

– Так у нас много разных тут вертится, – спокойно ответил полковник. – За всеми не уследишь...

– Ну, не надо, – покривился лицом Слесаренко. – Начальник «супра» – это вам не разный.

– Вы его знаете? – поинтересовался Савич.

– Было дело. Сегодня вот встретил в гостинице. Желает вечерком потолковать со мною по душам.

– Не ходите, – сказал полковник, и Виктора Александровича окатило легким холодком.

– Это почему?

Полковник засмеялся, задышал, глянул на Слесаренко с выражением неловкого сочувствия.

– Я его знаю... Да и вас я знаю, Виктор Саныч. Вот вы вечером поговорите по душам, без протокола, а он вас назавтра вызовет и начнет те же вопросы да под присягой задавать, и что? Вы же честный человек, вам же стыдно будет от вчерашнего отказываться, вы и наговорите... себе на шею. Не, к чертям, никаких «по душам», посылайте его сразу и конкретно. Хочет побеседовать – пусть повестку нарисует, пойдете с адвокатом, а еще лучше здесь, в кабинете, не такая уж он и фигура, чтобы мэру города на поклон к нему идти... Хотите, я сегодня в округ позвоню? Он там человек новый, его многие не любят. Я знаю, кому позвонить, чтоб дали по рогам.

– Погодите, погодите, – остановил его Слесаренко.

– И чего мне, собственно, прятаться? Чего мне скрывать? Пусть спрашивает, мне бояться нечего. Так даже лучше: потом никаких сплетен, разговоров...

– Эх, не знаете вы нас! – сокрушенно произнес полковник. – И этого Жень-Женя... Он вас на какой-нибудь фигне, но обязательно подловит. И будет вам душу мотать с улыбочкой, с извинениями; вы начнете оправдываться, а ему только этого и надо, и пойдет листок к листку, вот такая папка, – Савич показал ладонями, – и ее уже не спишешь, не закроешь, так и будет за вами висеть, мы же к каждому слову, как к столбу... можем. А у вас выборы, а тут дело заведенное.

– Да чепуха ведь! – сказал Слесаренко.

– Нет, не чепуха, – сказал полковник. – Сделают утечку, пропечатают где надо. Потом, конечно, все развалится, да поздно... Не, Виксаныч, не рискуйте. Тем более что на время выборов вы пользуетесь неприкосновенностью как кандидат, вот на нее и ссылайтесь.

– Противно все это, – сказал Виктор Александрович.

– Какие-то прятки, увертки... Мне не нравится.

– Полковник дело говорит, – сказал Кротов. – При чем тут нравится – не нравится?

– А вас я и вовсе не спрашиваю, – в сердцах ответил Слесаренко. – Хорошо, Петрович, спасибо за совет.

– Так я пойду?

– Не смею задерживать.

– К черту, к черту посылайте, – проворчал полковник, забирая с подоконника фуражку. – Целее будете...

Слесаренко очень не хотелось признавать, что Савич прав на сто процентов, тем более что было, было же, о чем молчать. А почему молчать? Сказать всю правду, он же не преступник! Ну, видел он Степана, говорил, просил его явиться и покаяться и честно отсидеть свое, вернуться честным человеком, еще ведь не старый, полжизни впереди, и не его вина, что не послушался и не пошел, а вдруг и пошел, ведь ничего не знаю, выкинул же все из головы; да нет же, не пошел, конечно, зачем обманывать себя; но даже если так, скажу: надеялся, потом же замотался и забыл нормальным образом, с кем не бывает? Нет, не годится, выглядит неубедительно, стыдно, противно, следователь сразу все поймет с самого первого слова, он просто сгорит со стыда, значит – молчать, ничего не было и ни с кем он не встречался в той избе, но говорил же Кротов, что снимет и на видеопленку, бородатый божился потом, что кассету размагнитили, стерли, но можно ли верить? Нельзя. Или сразу, в лоб, спросить про кассету? Пусть покажет, если есть, тогда признаю, а если нет кассеты, нет и разговора, как там Савич сказал: к черту, к черту! Что за глупости в голову лезут, одна нелепее другой; нет, прав полковник, стопроцентно прав – он что-то знает, знает и молчит. Или все-таки разом и до конца освободиться от стыдного груза, а там будь что будет? Сам же знаешь: ничего хорошего не будет, прекрати мальчишествовать, прямиком на нары с чистой совестью... И самое обидное: ничего не будет принято в расчет, ничего! Вся его жизнь и работа, его боль за людей, сколько сделано доброго, хорошего, за всю жизнь копейки не украл, всем жертвовал, даже семьей, и вот теперь все пойдет псу под хвост, и ради чего – ради правды, торжества закона? Какая здесь правда, какой здесь закон? Ради чьих-то интриг и карьеры бездушного следователя он, Виктор Александрович Слесаренко, должен взять и зачеркнуть себя? Все то, что сделано, и то, что сделать предстоит? Не дождетесь, не будет по-вашему...

– Да бросьте, Виктор Саныч, – сказал Кротов. – Зря расстроились: все мы сделали правильно.

– Кто это «мы»? – холодновато спросил Слесаренко.

– Ну я, я сделал, – ответил Кротов.

Виктор Александрович посмотрел на него и подумал: «Вот уж у кого сомнений не бывает! Значит, и мне надо так? И наплевать, что думают другие?» – И произнес:

– Поторопились вы с Гаджиевым.

– И вы туда же, – сказал Кротов, и Виктора Александровича слегка передернуло от кротовской интонации. – Может, и про взятку намекнете?

– Какую взятку?

– Ну, что мне сунул Гаджиев.

– Гаджиев сунул вам взятку?

– Ты не шути так, – сказал Кротов. – Пусть я всего лишь кандидат по борьбе, но в морду дать могу вполне профессионально.

– Успокойся, – сказал Слесаренко. – Звучит правдоподобно.

– Для дураков.

– Так дураки опасней всех.

– Но ты-то, ты-то сам мне веришь?

– Я-то верю. Я обязан тебе верить, ведь это я тебя позвал.

– Плохой разговор, – сказал Кротов.