В. Строгальщиков - Слой 3

Он вошел в свой гостиничный номер, словно вернулся домой, и сразу бросилось в глаза убожество якобы люксовой обстановки, еще вчера – ну, не вчера, а десять дней назад – казавшейся ему непозволительной, укоризненной роскошью, а нынче, после тех апартаментов на Кузнецкой, представшей вдруг в своей унылой и безвкусной наготе. И он подумал еще, что если останется здесь, в этом городе, придется получать квартиру и обустраивать ее, тут пригодился бы Евсеев или кто там его консультировал.

Переодевшись, он решил подзакусить – желудок напомнил ему о ребяческом самолетном отказе, и день впереди предстоял некороткий – и немного помучился выбором: закусить ему в номере или пойти в ресторан. «Ну, ты уже совсем», – сказал сам себе Виктор Александрович.

Он закрывал номер на ключ, когда за спиной тоже хлопнуло и защелкало; Слесаренко оглянулся и увидел мужчину знакомого типа и кивнул ему на всякий случай, и мужчина сказал: «Добрый день», – и назвал его по имени-отчеству, что совсем не удивило Виктора Александровича, ибо он уже давно привык, что его узнавали. Они двинулись к лестнице почти плечо к плечу, и у лестничной двери мужчина пропустил его вперед. Слесаренко привычно и коротко поклонился этой уступчивой вежливости других по отношению к себе и сразу вспомнил, кто это такой, и остановился.

– Евгений Евгеньевич, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – улыбнулся мужчина. – Хорошая у вас память, Виктор Александрович.

Они поздоровались за руку и пошли уже рядом, в ногу, считая ступени.

– По делу к нам или?..

– Конечно, по делу. Кто же вашу глушь посещает просто так.

Виктор Александрович согласно усмехнулся.

– По-прежнему в Сургуте?

– Ан нет, уже в Хантах.

– РУОП?

– Следственное управление.

– Начальник? – И, увидев на лице соседа приличествующее выражение, добавил: – Поздравляю.

– Спасибо. Было бы с чем...

Все вы так говорите, а звезды все больше и больше.

– Так и вы, Виктор Саныч, продвинулись. Тоже, небось, свою должность хулите?

– Как без этого?

Оказалось, что следователь летел с ним одним самолетом и в гостиницу его доставил Савич на своей машине (а Слесаренко и не видел ничего из-за дождя), и тоже спешил полузавтракать-полуобедать, так что в ресторане сели вместе, иначе вышло бы неловко – все-таки гость, а он, Слесаренко, хозяин, но Виктора Александровича не покидало тревожащее ощущение некой подстроенности этой случайной коридорной встречи.

– Вы, наверное, по делу Воронцова, – сказал он, озаренный внезапной и простой догадкой. Теперь уже следователь усмехнулся с приятностью:

– Так, слава богу, у вас тут боле никого не убивали.

– Давно вы в городе? Ну, в смысле, следствие давно ведете?

– Давненько, – ответил Евгений Евгеньевич.

– Почему же мы раньше не встретились?

– Повода не случилось.

– А теперь, выходит, повод приключился, – без вопроса сказал Виктор Александрович, не поднимая глаз от скатерти стола, а когда поднял, то увидел на лице Евгения Евгеньевича скорбную улыбку сожаления.

– Поговорить бы нам, конечно, надо...

– Поговорить или снять показания?

– Ну, полноте вам! – картинно обиделся следователь.

– Я же так, по-приятельски. Хотя вопросы к вам, не скрою, существуют, – продолжил он с доверительной серьезностью в голосе. – Желательно их как-то обсудить... в неофициальной обстановке. Прошу понять меня правильно: есть некий порядок, коим я не смею пренебречь без должных на то оснований.

И сразу вспомнился Сургут, его застреленный старый приятель Колюнчик и утренний тяжелый разговор в гостинице с Евгением Евгеньевичем, и эта запавшая в память его деланная книжная манера изъясняться как будто бы читает роль со сцены, проклятый хитрован. «Я догадался, что же тебе надо: Степан, наша встреча в избе, знал ведь точно, что когда-нибудь всплывет, ну вот и всплыло».

– Вас устроит сегодня вечером у меня в номере?

– Или же у меня, – немедленно переиначил следователь. – Живем-то, благо, по соседству.

Виктор Александрович равнодушно повел плечами и потом спросил с ехидным изумлением:

– И как я вас раньше ни разу не встретил?

– А я здесь раньше и не жил, – в тон подыграл собеседнику Евгений Евгеньевич.

Слесаренко наставил на него палец пистолетом, и следователь в карикатурном испуге прикрыл лицо тетрадкой ресторанного меню.

Дождь перестал, на улице пахло арбузом. Поднимаясь по ступенькам крыльца городской мэрии и далее шагая вверх по лестнице с ковром, Виктор Александрович снова ощутил, как в гостиничном номере, прилив домашней теплоты и жалости к безнадежному провинциальному ханжеству казенного убранства помещений и почему-то нахмурился, и таким вот надутым прошел мимо встречных к себе в кабинет, где пахло стылым дымом и пряной вонью маскировочно разбрызганного дезодоранта, а в его кресле развалился Кротов и что-то буркал в трубку телефона. «Работу имитирует, паршивец», – подумал Слесаренко, остановился посреди ковра и так стоял, заложивши руки за спину. Кротов бросил трубку и полез из-за стола с видом уставшего в шахте стахановца.

– Ну, Виксаныч, вы у нас теперь звезда!

– Не понял, – процедил Слесаренко, касаясь ладони заместителя.

– Вчера по «энтэвэ» вас показывали...

– Когда? Мы все смотрели – не было, – машинально сказал Слесаренко.

– Показали в полночь, в новостях. Ну, в Москве было два, вы уже спали, наверное.

– Что показал и-то? – не удержался от постыдного вопроса Виктор Александрович.

– Репортаж с вашей пресс-конференции в Думе.

– Ну... и как?

– Са-а-лидно! – со вкусом выговорил Кротов. – Впаа-лне на уровне. Хоть сейчас в президенты.

«Издеваешься, да? – нехорошо подумал Слесаренко.

– Ну, давай, еще посмотрим...» – И вслух спросил: – Большой был репортаж?

Минуты три. Для «энтэвэ» это целый телефильм, они время зазря не расходуют. Да мы записали с эфира, есть на кассете, вечером посмотрим и отпразднуем.

– Отпразднуем, – сказал Виктор Александрович. – Приглашайте людей, Сергей Витальевич.

Я думал, мы вначале... – распоряжающимся голосом начал заместитель, но Слесаренко обошел его и бросил на ходу, прицеливаясь в кресло:

– Надо ли? Потом еще раз повторять для всех. Давайте-ка сразу, четко и по-деловому.

– А также целиком и полностью, – воспроизвел Кротов былую присказку партийных резолюций.

Виктор Александрович никак не ответил на реплику, поерзал в кресле, как бы приминая его снова под себя, слегка потрогал на столе предметы, прикидывая, куда он поставит маленькую фотографию семьи в красивой рамочке на ножке – решил еще в Москве, отметив в думских кабинетах, и произнес уже с нажимом:

– Давайте. Время, время!..

Когда расселись и перестали скрипеть и двигать стульями и бормотать недовершенное в приемной, Слесаренко еще помолчал в хмурой задумчивости, потом сказал, глядя в окно: