В. Строгальщиков - Слой 3

– Ну, я прочел, – сказал Лузгин, нарисовавшись в проходе.

– Тогда садитесь, – Слесаренко поднял портфель и передвинулся к окну Лузгин опустился рядом, сунул газеты за сеточку переднего сиденья.

– Хорошо тут у гас.

– Вы извините, – серьезно произнес Виктор Александрович. – Я был не в курсе.

– Перебьемся, –ответил Лузгин. – Мы не гордые.

– Я же извинился, – сказал Слесаренко. – Итак, ваша версия.

– Их, как всегда, по меньшей мере две. – Лузгин принялся рыться в пиджачных карманах. – Вот черт, сигареты не взял. Тут у вас же курить разрешают. Зажигалка-то есть...

Слесаренко раскрыл портфель и вытащил оттуда нераспечатанный блок «Мальборо» с наклейками «дьюти фри».

– Вот, пожалуйста.

Да неудобно. Придется, так сказать, лишить невинности...

– Давайте, давайте...

После долгой возни с отрыванием и открыванием, щелканьем, вдыханием и шумным выдыханием Лузгин произнес:

– Вот оно, тихое счастье... Две версии: удобная и честная. Чего изволите?

– Изволим обе, – принял игру Виктор Александрович.

– Начнем с удобной. – Лузгин наклонился к проходу и глянул вперед. – Ежели здесь еще и кофе подают... Для мэра какого-то городишка Задрипанска, попрошу без обид, нам уделено внимания более чем достаточно. – Слесаренко отметил про себя это щадяще-дружеское «нам». – Ведущие республиканские газеты, кое-где даже на первой полосе. Но не будем обольщаться: все это сделано за деньги и по связям. Дадим больше – больше и получим. В принципе, задача выполнена: мы там засветились. Как это отразится на ваших выборных делах в упомянутом Задрипанске? Отвечу прямо: никак не отразится, там этих газет не читают. Конечно, я могу устроить перепечатку в местной прессе, но следует еще посмотреть, будет от этого вред или польза. Единственная выгода, помимо чисто презентационной засветки, состоит в том, что ежели теперь кто-то сунет в те газеты компромат на вас, он (компромат) уже не будет напечатан моментально. Вы как бы стали их героем, персонажем, и они задумаются, что им выгоднее: мочить вас или подоить. Но в любом случае они теперь поставят вас в известность, а это даст нам возможность и время для маневра. Эта версия удобная.

– Ничего себе, – пробурчал Слесаренко.

– Теперь версия честная. Вас приняли в Госдуме, включили в состав государственной делегации, предоставили по возвращении трибуну в Думе, подкинули тему из выигрышных, обеспечили, пусть и скромный пока, но всероссийский резонанс... Кстати, почему только всероссийский? Наверняка через «Интерфакс» информация ушла на Запад, и я не исключаю, что уже сегодня в «Нью-Йорк таймс»...

– Ну, вы скажете!

– А что? Вполне возможно. Там очень остро реагируют на любые наши выверты с русопятским душком. Жириновский у них со страниц не сходит.

– Сравнили тоже...

– Я же просил: не обижайтесь. А вообще, хотите на спор, что кто-нибудь там, за бугром, обязательно вас упомянет? Вот на блок «Мальборо» и поспорим, все равно распечатали...

– Да заберите вы его!

– А что! И заберу. Но я ведь не закончил, Виктор Саныч.

– То есть вам еще не надоело тыкать меня мордой об асфальт?

– Терпите, батенька, терпите. Главный вопрос: кто же все это устроил и чего они от вас хотят взамен.

– Что значит – устроил? – спросил Слесаренко.

– Да все это, все... Ваше возвышение и привлечение, и... вся эта поездка в целом.

– Простите, я летал по делу, – сказал Виктор Александрович. – Я не турист, мы решали серьезные вещи.

– Не спорю, но их могли решить без вас.

– Неправда.

– Правда, Виктор Саныч, правда. Вы ведь сами, когда чего-нибудь хотите от депутатов, привлекаете их, создаете видимость совместного решения. Вы же знаете, им это нравится. Вот и вам понравилось.

– Но были ведь конкретные переговоры по конкретной бартерной линии, и я там, простите, был человек не последний, я первый подписывал...

– Все правильно. Просто немцам – тем, кто в бартере завязан, – хотелось лично посмотреть, кто заменил Воронцова, оценить вас и составить мнение.

– Зачем? – глупо выпалил Виктор Александрович.

– Да ладно уж... Чтобы знать, как им работать лично с вами. Прямо вам давать на лапу или соблюдать приличия.

– Вы совершенно не знаете этих людей, – убежденно сказал Слесаренко. – Вы с вашим другом Кротовым считаете их такими же...

– Ну, договаривайте.

– Вы же поняли! Зачем?

А вот вы не поняли ни черта, или прикидываетесь.

– Не так громко, пожалуйста.

– Я не люблю марксизм, тем паче ленинизм, но когда бородатый еврей говорит, что за двести процентов прибыли ихний Ротшильд родную маму удавит, тут я с ним согласен на те же самые двести процентов.

– Вы что, выпили с утра?

– Ну, заказал немного, здесь же носят. Вам задаром, нам за деньги. Да какое это имеет значение? Вы же знаете, что я прав.

– Ну, может быть, по бартеру и правы, – сказал Виктор Александрович просто так, чтобы свернуть этот нелепый разговор, начинавший его беспокоить. – Что же касается всего остального...

– А вот здесь-то и скрыто самое пугающее! – Лузгин пихнул окурок в пепельницу и снова посмотрел в проходе между креслами. – Чего они от вас хотят по-крупному? Зачем устроили весь этот вернисаж?

– Я же просил...

– Все, сбавим обороты. О, девушка! – вскричал Лузгин, приметив белое плечо в разрезе штор служебного отсека. – Позволите вопрос?

Девица выставила голову и сказала едким голосом мелкого начальника:

– Вам же объясняли, гражданин.

– Я тут слышал по радио... Как фамилия пилота, командира? Как?.. Значит, я не ошибся. Доложите ему, что здесь находится Владимир Лузгин... Нет, вы за него, милейшая, решения не принимайте, а просто исполните свои обязанности и доложите, как вам сказано.

«Стыд какой», – подумал Слесаренко.

Он выдернул газеты из сеточного кармана, сунутые туда как попало Лузгиным, и сызнова, другими глазами, а не так, когда искал заметки про себя, стал их просматривать и читать. Писали про дефолт (здрасьте вам, еще одно новое русское слово) и падение премьера Кириенко. Про падение читать было приятно – умненький гладкий мальчишечка раздражал Виктора Александровича с первого своего появления на телеэкране, этакий нерастолстевший покуда гайдарчик, в очечках, наловчившийся складно лопотать, а спившийся кремлевский самодур сунул ему в ручки всю страну: давай, верти, доканывай – предельная и наглая насмешка над всеми, кто хоть что-то понимал и делал в этой жизни. С нескрываемым от самого себя злорадством он вспомнил читанное в областной газете: рассказ товарища, ходившего с Сергунькой в детский сад, как им не разрешали заходить с площадки в помещение без ведома нянечки, и как того приспичило, как бегал он туда-сюда, а нянечка запропастилась, и бедный наш мальчишечка не утерпел и сделал под кустом, а после взял лопаточку и аккуратно закопал (Слесаренко в жизни не читал более объемлющего определения судьбы и характера), а вот теперь и его самого закопали, но он-то выкарабкается, сбежит куда-нибудь в Австралию, а народу и стране теперь глотать им позакопанное, ведь цены взлетят, а индексировать нечем – ни пенсии, ни зарплату бюджетникам, и как же мог серьезный, умный Кротов так бездарно залететь с договорами, или не бездарно, то есть не даром, но об этом не хотелось даже думать.