В. Строгальщиков - Слой

Виктору Александровичу всегда казалось — впрочем, нет, не казалось, он был уверен, что их отношения с Оксаной, их близость определяются не только постелью (слово «секс» Слесаренко не любил, считал его английским вариантом русского «блядство»), хотя и отдавал себе откровенный отчет в том, что, заболей Оксана чем-нибудь серьезным, так, что постели не будет, и он расстанется с ней в тот же день. Иногда он проверял себя такими умозрительными тестами: а хотел бы он иметь от Оксаны детей? И отмечал для себя: нет, не хотел, даже представить себе этого не мог, как не мог представить Оксану за мытьем полов или сидящей с книжкой в туалете, а себя шутливо гасящим в туалете свет, как у него тыщу раз бывало с женой.

Выпив традиционные три рюмки для разгона — женщины тоже пили водку, но не по полной, вполглотка, — оделись и вышли во двор, где Коля жег угли в мангале. Сизый дым от мангала ровно шел в черноту звездного неба, было тепло, только ноги в «московских» тонких ботинках сразу озябли, и Слесаренко позавидовал лидиным валенкам. Только сейчас он обратил внимание, что Оксана тоже стояла на снегу в больших черных катанках очевидно, был в избе запас, надо бы тоже переобуться, но «гусар» красовался в лаковых штиблетах, а Виктор Александрович постеснялся выказывать свою слабость, остался мерзнуть на снегу.

Шашлык припахивал дымом, горелым луком и вином мариновать мясо в уксусе Чернявский считал извращением глупого плебса, — радовал рот и камнем ложился в желудок: завтра будет страшнейшая изжога, тем более что жареное мясо запивали красным итальянским вином, густым и терпким. Водку под шашлык Чернявский не признавал, а Слесаренко лучше бы продолжал пить «Смирновскую», смешивать спиртное он не любил и всегда болел наутро от «джентльменских» наборов Гарри Леопольдовича. В брюхе еще полоскался самолетный коньяк, и коньяк еще будет потом, когда вернутся в избу, сядут у камина смотреть легкую французскую эротику по видео, а потом пойдут в баню, все вместе или парами, горячий воздух ударит по хмельной голове, затрепыхается сердце надо бы наоборот: сначала баня, а потом обжорство. Но здесь был принят такой график, и не Виктору Александровичу было его менять.

— Кстати, насчет бани, — сказал Чернявский, укладывая на мангал вторую порцию нанизанных на вертела шашлыков. — Последний снег, прошу принять во внимание. Любителям снежных ванн рекомендую воспользоваться, через недельку начнет таять и смерзаться — все, весна, судари мои и сударыни. Да, Виксаныч, Коля предлагает утречком посидеть на речке, пока дамы спят. Снасти есть, лунки он насверлит. Годится?

— Валенки дашь с телогрейкой — сгодится.

— Я тебе такой тулуп дам — на снегу спать сможешь. Ты запомни: на моей базе всегда полный комплект. Всегда. Правда, девочки?

— Хочу собаку, — капризно сказала Оксана. — Большую собаку, мохнатую. И всю белую.

— Коля, — скомандовал Чернявский.

Смотритель вытер руки о грудь и свистнул с двух рук. Из темноты раздался топот и снежный хруст, в круг света от крылечного фонаря влетел огромный коричневый пес, лохматый и большеголовый, насколько Слесаренко разбирался в собаках — кавказская овчарка, зверюга злобная и дикая по природе. Оксана вскрикнула, прижалась спиной к Слесаренко. Он обнял ее, сказал: «Ну-ну, спокойно», но получалось так, что это Оксана заслонила его от крутящейся на снегу зверюги с открытой клыкастой пастью.

— Сидеть, — сказал Коля, и пес замер у его ног, только вращал огромной башкой и скалился на чужих. — Он никого не тронет, но гладить его не надо.

— А я хочу погладить, — все тем же голосом противной девчонки сказала Оксана.

Смотритель Коля взял пса за ошейник, подвел к Оксане.

— Свои, Карат, свои.

Пес ткнулся носом в Оксанины валенки, шумно понюхал полы длинного австрийского пальто в елочку — подарок Слесаренко. Оксана, державшая руки у горла под платком, осторожно опустила правую и положила ладонь на собачий огромный лоб. Пес зажмурился, глухо зарычал, но стерпел чужую ласку, чувствуя приказующий хват хозяйской руки на ошейнике. Длинные, ровные пальцы профессиональной пианистки поиграли собачьей шерстью, тронули кургузое ухо.

— Он шашлыки ест? — спросила Оксана.

Чернявский с полным ртом захихикал, затрясся. Лида сняла со своего шампура остывший кусочек мяса и позвала.

— Карат, ко мне.

— Да не надо бы… — произнес Коля, но собаку отпустил. Пес рывком подскочил к Лиде, слизнул кусок с ладони, тряхнул башкой: проглотил, не жуя. Оксана повела плечами, высвобождаясь из рук Слесаренко.

— Что-то холодно. Пойдемте в дом.

Снова сели за стол. Виктор Александрович с наслаждением выпил большую рюмку водки, смывая привкус кислого вина и застывшего бараньего жира.

— Первый заход, девочки, — сказал Чернявский. — Мужчины еще поработают, — он обвел глазами стол, — и решат парочку вопросов государственной важности.

— Кстати, что за праздник, мне так и не объяснили, — спросила Оксана у дверей бани.

— Твой мужик сотворил для города четыре миллиона долларов.

— Просто подписал у министра письмо, — сказал Виктор Александрович. — О выделении дополнительных средств на городское строительство. В общем объеме финансирования так, мелочь, копейки, но все равно приятно, по поселку Нефтяников «закроемся» на год-полтора.

— А вам-то что с этого? — сказала Оксана. — Я думала, он что-то серьезное сделал. Или орден получил.

— Понимала бы что, — сказал Слесаренко, почти обидевшись. — Иди-ка ты в баню, милая, в прямом и переносном смысле слова.

Оксана улыбнулась, чмокнула воздух губами и исчезла за дверью. Спустя минуту из бани раздалось шипенье упавшей на раскаленную каменку воды, женский визг, хлопанье веника.

— Акустика тут у тебя что надо, — заметил Виктор Александрович.

— Сухое дерево, — ответил Чернявский. — Да ты не боись, в радиусе двухсот метров ни одного чужого.

— А чужих и не надо бояться. Предают, как водится, свои, — философски обронил Слесаренко и вдруг поймал внимательный взгляд Чернявского.

— Не понял, Витя.

— Не бери в голову, Гарик. Просто настроение хреновое.

— С чего бы это, дружище? Дело сделал, баба у тебя классная, место, — он развел руками, — лучше не придумаешь. Отдыхай, Витя, радуйся жизни. Не так уж много осталось, успевай, бери свое…

— Не знаю, Гарик. Хандра какая-то. А может, просто устал, надоело все. Желудок вот замучил. Ночью, стыдно сказать, стреляю, как из пушки, хоть с женой не ложись. Не варит, сволочь, фестал пачками жрать приходится, а толку мало.

— Брось ты эту химию, — посочувствовал Чернявский. — Мне вот посоветовали активированный уголь, а утром, до завтрака, стакан теплой воды с медом. Мне помогает. А хочешь, я тебя в нашу больницу положу недели на две? Печень поправишь, под капельницей полежишь — выйдешь, как новенький. Проколем тебя витаминами — на баб с забора бросаться будешь!