В. Строгальщиков - Слой

— Правильно, — заметил парень из ближней толпы и ткнул пальцем в направлении стоящих гуськом троллейбусов. — Я бы на месте мужиков, что там сидят, дураки, вышел бы сюда, женщин в сторонку на руках отнес, а мужикам бы как врезал по сусалам…

— Слушай, ты, козел! — заорала женщина, сверкая золотом. — Вали отсюда, а то мы тебе лично кислород перекроем! Бабы, ба-а-бы, тут один шкет морды нам бить собрался! Ах ты, гад!..

Женщина размахнулась и ударила парня по лицу ладонью. Тот шарахнулся, спиной толкнул стоявшую позади старуху; оба упали, старуха закричала. Женщина в шубе успела пнуть парня носком сапога в живот, прежде чем Слесаренко схватил ее сзади за локти и оттащил на себя. Маячившая окружением милиция резко вклинилась в толпу, прорываясь к месту драки.

— Не надо! — закричал Слесаренко. — Все в порядке, не надо! Назад! — Он боялся, что действия милиции толпа воспримет как штурм и разгон, и тогда может случиться страшное.

Он ослабил хватку. Женщина вывернулась и, продолжая разворот, ударила Слесаренко кулаком по носу.

— Ба-а-бы, убива-а-ют!

— Да замолчи ты…твою мать! — во всю глубину легких крикнул Виктор Александрович. В глазах от удара искрило, кружилась голова. Проморгавшись, он принял ладонью потекшие из носа красные густые капли и вдруг осознал, что вокруг тишина. Ему сунули платок, он прижал его к носу и оглянулся. Торговка стояла меж двух милиционеров, смотрела на него пустыми глазами.

— Не трогайте ее, — скомандовал милиции Виктор Александрович. — А ты, дура, исчезни. Чтоб тебя здесь через секунду не видел, кошёлка…

Какие-то тетки — видимо, подруги — увели золотозубую в глубь толпы. «Только мат да крик ты и понимаешь», — с тоской подумал Слесаренко. Прижимая к носу платок, он прошел сквозь расступающуюся перед ним толпу и протянул свободную руку:

— Дай мегафон, Школьников.

Взбираясь на покинутую оратором табуретку — «Откуда взяли? С собой принесли?», — не сдержался и бросил Школьникову:

— Ну что, накаркался до крови, трибун народный?..

Школьников смолчал, увел взгляд в сторону, и Виктор Александрович понял, что разбитым носом своим он, пожалуй, выиграл главное: теперь эти люди будут слушать его.

— Товарищи! — сказал Слесаренко в мегафон. — Граждане тюменцы! Ну что, добились своего? В прямом смысле слова: добились?

Он протянул толпе окровавленный платок. Люди молчали.

— Тогда хватит дурью заниматься! Хватит мучить таких же горожан, как вы сами! Хотите по делу? Хотите по делу, ну? Что молчите? То-то… В общем, делаем так: сейчас все за мной идем в большой зал администрации…

— Не слушайте его! — крикнул мужской голос из дальней толпы.

— А ты вообще заткнись, — ответил Слесаренко. — Все идем за мной, инициативная группа составляет списки…

— Есть списки, есть! — раздались голоса.

— Вот и отлично. Проведем заседание, сами выберете президиум, назначите ответственных…

— Не слушайте его! — закричал все тот же голос.

— Школьников, ты где? — Виктор Александрович наклонился с мегафоном. — Ты тут командир или нет? Наведи порядок на митинге! Почему отдельные дураки мешают нормальным людям? — И уже в толпу: — Вам поорать хочется или деньги вернуть? Которые хотят деньги вернуть — идут за мной. Которые поорать хотят — пусть остаются, я их милиции дарю, а то что она мерзнет тут без дела?

В ближних рядах засмеялись. Слесаренко спрыгнул с табуретки и, не оглядываясь, пошел в сторону крыльцы, не отрывая от губ мегафона:

— Действуем так: заходите в вестибюль и поднимаетесь по лестнице в правые двери. Многие у нас уже были, знают… Потом налево и в большой зал, не перепутайте с малым. Школьников, ты где?.. На, командуй дальше.

— Только пусть мэр придет! — кричали в толпе, идущей следом. — Без мэра не согласны!

— Придет, куда он от вас денется! — крикнул в ответ Слесаренко. — Вы же, язви вас в душу, и самого президента достанете!

Позади снова засмеялись, какая-то женщина, шедшая рядом, протянула Виктору Александровичу маленький чистый платок.

— Спасибо, уже все в порядке, почти не кровит. Ну и ударчик у бабы! Еще каратисты есть? — шутливо крикнул он, полуобернувшись. Сбоку возник Школьников, совал Виктору Александровичу какие-то бумаги, но уловивший произошедший в толпе перелом Слесаренко уже мог позволить себе отмахнуться прилюдно:

— Не суетись, Школьников. Придем, сядем… Ну, что ты, в самом деле, как пацан… Давай, командуй.

В туалете первого этажа он пустил холодную воду и долго отмывал пригоршнями немного опухший, но почти не болевший нос. Кровотечение прекратилось. Приглядевшись в зеркало, Слесаренко увидел бурые пятна на рубашке и выругался: запасной в кабинете нет, придется ехать домой, пугать жену. Хотя все равно ведь узнает: Виктор Александрович видел в толпе большие зрачки телекамер, но только сейчас соотнес этот факт со всем, что произошло и что он там нёс в мегафон и без мегафона.

Тогда, в толпе, рявкнув матом на бесноватую тетку, и позже, полу-матерясь в мегафон с табуретки, Слесаренко почти интуитивно выбрал образ и модель поведения, позволившие ему завладеть вниманием и сочувствием людей. Еще с партийных времен у него был опыт публичных разговоров — не тех, пленумно-партхозактивных, где тоже был свой язык, свои уставные манеры поведения, — а разговоров так называемых «неформальных», без трибун и повестки дня: на стройках, в заводских цехах, в общежитиях. Не обученный никем и нигде ораторскому искусству, Виктор Александрович вовремя уразумел самое в нем основное: говорить с людьми на понятном и привычном им языке; не бояться крепких словечек, но и не пересаливать ими без надобности; если в публике нашелся враг, то противопоставить ему не себя, а молчаливое большинство аудитории, защищать от нападок не себя, а это самое большинство, сделав его таким образом своим союзником и навязав ему без внешнего принуждения свои мысли и выводы.

В какой-то степени Слесаренко был даже благодарен тетке, разбившей ему нос, потому что он понятия не имел, что делать, пока золотозубая не «подсказала» ему с разворота.

Одно беспокоило: как все это будет выглядеть по телевизору… «Черт подери, и здесь опять нужен Лузгин», — тоскливо подумал Виктор Александрович, припомнив шафраниковскую просьбу-намек насчет депутата Лунькова. — Так не хочется идти с просьбой к Кротову!».

Он включил горячую воду и попробовал отмыть пятна на рубашке — почти получилось. Расправив галстук и застегнув на все пуговицы пиджак, Слесаренко долго курил ждал, когда рубашка подсохнет, затем вышел в коридор и направился в большой зал. На полпути ему встретился Романов, куривший на лестнице в компании с Терехиным.

— Как нос? — сочувственно поинтересовался Романов.