Ханс Браннер - Никто не знает ночи. Рассказы

— Двухдневная щетина, — сказал он.

— Успеет стать четырехдневной, — сказал рыжий человечек.

— Заткнись, рыжик, — сказал медик. — Лучше скажи, когда нас наконец переправят.

— Когда Господу Богу будет угодно, — отозвался человек в исландском свитере.

— Задай этот вопрос им, когда они явятся, — сказал рыжий. Он встал, чтобы отодвинуть ведро с керосином от горящего фонаря.

— Ну и висит же у тебя задница, брат, — сказал исландец.

— Нельзя ли выражаться повежливее, — сказал капитан.

— А, пошел ты… — ответил исландец, вынимая трубку изо рта.

— А я и не знал, что мы пили на брудершафт.

— Неужели нельзя жить в мире, — сказал пастор. Рыжий человечек осклабился.

— Это мне дал Кузнец, — сказал он, подтягивая штаны комбинезона, мешком висящие на его тощей фигуре. — Я очень спешил, не успел надеть воскресный костюм. Ну, а у тебя-то, только вот это?

Мужчины улыбнулись друг другу.

— Вот черт! — воскликнул вдруг человек в исландском свитере.

Кузов коляски какое-то время молчал, но теперь он вновь начал раскачиваться, и из него медленно высунулись два крошечных кулачка.

— Сара, — сказал маленький портной, послав жене выразительный косой взгляд. Она тут же поднялась и направилась к ребенку — большая, одетая в черное, по-матерински грузная. Опустившись на колени, она занялась ребенком, успокаивая его нечленораздельными горловыми звуками. Громкий плач стал чуть тише. Но тут раздались еще звуки с верхнего этажа. Над их головами беспокойно вышагивали — взад-вперед, взад-вперед — чьи-то ноги.

— Опять немец начал, — сказал медик.

— Австриец, — коротко поправил рыжий. — Не путай.

Воцарилось недолгое молчание.

— Сколько времени? — спросил бородатый юноша.

Капитан вынул из кармашка жилета золотые часы, поднес их к свету и щелкнул крышкой.

— Ровно пять часов семнадцать минут, — ответил он.

— А сколько секунд? — спросил человек в исландском свитере.

— Секунд?

— Ага, не скажешь ли, сколько секунд? Это может иметь важное стратегическое значение.

— Избавьте меня, пожалуйста, от вашего хамства, — сказал капитан.

— Неужели нельзя жить в мире, — сказал пастор.

— Простите, пастор, но не я взял этот тон, — отозвался капитан. — Нам бы следовало здесь иметь человека, несущего всю полноту ответственности, — добавил он.

— Точно, давайте введем немножко прусской дисциплины, — сказал исландец. — Почему бы вам самому не принять на себя командование? Чтобы мы могли сдаться вермахту, держа руку под козырек.

Капитан побагровел.

— Если вы сейчас же не прекратите ваши выпады, то…

— То что?

— Заткнись, ладно тебе, — сказал рыжий. Человек в исландском свитере улыбнулся ему, обнажив клыки, и принял прежнюю позу.

— Датский офицер выше вас всех на десять голов, — сказал капитан. — Вы недостойны даже завязать шнурки на его ботинках.

— Замолчите, — рявкнул рыжий.

Пастор открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но передумал. Он снял очки и потер их о рукав, оголенное лицо с глубокими морщинами дрогнуло. Все молчали, младенец кричал громче прежнего, над головой безостановочно шагали взад и вперед беспокойные ноги.

— Сегодня ночью уехать тоже, наверно, уже не удастся? — спросил бородатый юноша.

— Совершенно исключено, — ответил капитан. Он сидел прямой как палка на раскладном кресле и барабанил пальцами по подлокотнику. — Не понимаю, зачем собирать нас, когда еще ничего не готово, — сказал он. — Мы ждем уже больше суток.

— Нам никто не обещал, что нас переправят в точно назначенное время, — возразил рыжий.

— Вся эта история плохо пахнет, — сказал капитан. — Каким образом здесь мог появиться мертвецки пьяный человек в четыре часа утра? Как он вообще нашел это место?

— Ничего странного, этого крикуна за квартал слыхать, — ответил медик, кивая в сторону ребенка.

Маленький портной рывком вскочил на ноги.

— А я вам говорю — нет, — сказал он. — Наверху — да, слышно. На улице — нет, не слышно. — Голос его сорвался на фальцет. Широко раздвинув коротенькие ножки, он размахивал руками с растопыренными пальцами.

— Давайте я сделаю ему укол, — предложил медик. — Ему это не повредит, просто будет спать. Господи, да поймите вы, все равно придется. Нельзя же, чтобы он и в лодке кричал.

— Замолчите, вам говорят, — взвизгнул маленький портной.

Его большая, одетая в черное жена поднялась с колен. Руки висят вдоль бедер, рот между мясистыми бледными щеками перекошен от страха.

— Иосиф, — сказала она с мольбой в голосе, — позволь ему. Ведь и в самом деле…

— Молчи, — сказал портной. — Что в самом деле? Имею я право решать, что делать с моим собственным ребенком?

— Вопрос не в том, кто имеет право, — сказал рыжий, — вопрос в том, что необходимо.

— Я ведь только помочь вам хочу, — сказал медик. Портной переводил взгляд с одного на другого.

— Не понимаю, — сказал он. — Я просил этого молодого человека помочь мне? Нет, не просил. Мне от него ничего не нужно. Пусть не лезет не в свое дело. Этот молодой… этот молодой…

— Сбавь обороты, Мойше, — сказал медик. Маленький портной расправил плечи.

— Меня зовут Иосиф Шваненфлюгель, если вам угодно знать мое имя, — с достоинством произнес он.

Вперед выступил бородатый юноша.

— Может, обойдемся без оскорблений? — обратился он к медику. — Мы ведь здесь не антисемиты!

Маленький портной протестующе повернулся к своему защитнику:

— Я могу сам за себя ответить? По-вашему, носить еврейское имя для меня оскорбление? Я горжусь, что ношу еврейское имя.

— Он ненормальный, — сказал медик.

— Заткнись, — посоветовал рыжий.

Пастор встал с места. Держа очки на весу, он собирался было что-то сказать, но передумал, покачал головой, складки вокруг рта страдальчески дернулись. Капитан, задрав подбородок, барабанил по подлокотнику. Человек в исландском свитере сидел, упираясь локтями в раздвинутые колени и уставившись в пол. Женщина в черном подошла поближе и теперь стояла перед мужем, возвышаясь над ним на целую голову.

— Иосиф, — сказала она, — позволь ему…

Медик открыл саквояж.

— Подержите его, вдвоем, — приказал он.

Внезапно в середине кружка оказалась девушка с узким бледным лицом.

— И вам не стыдно! — крикнула она и огляделась.

— Бенедикта, — сказал бородатый юноша, протягивая к ней руку. Девушка оттолкнула ее. На ее лнце сейчас были видны только глаза, маленькая грудь вздымалась и опускалась.

— О чем вы думаете! Ведь не для того же мы… — Она трясла головой, погрузив пальцы в волосы. — Ну нельзя же… Нельзя… — Она вдруг разрыдалась и закрыла ладонями лицо.

— Бенедикта, — сказал юноша, обнимая ее за плечи.

— Нет, — крикнула она, пытаясь стряхнуть его руку, — нет, нет, нет! — Она кричала, топала ногами, черные распущенные волосы закрыли лицо и руки. Никто не промолвил ни слова. Юноша увел ее подальше от света, туда, где метались причудливые чердачные тени; усадив ее на канатную бухту, он примостился рядом и стал гладить девушку по голове. — Мужчины, — проговорила она, ударив его по руке, — и это называется мужчины…