Владимир Крупин - Море житейское

Бог мне судья, не люблю Афин. Сразу вспоминаются страницы, читанные о них. Афины, замечает Константин Леонтьев, погубила демагогия. То есть проболтали государство. А Спарта, завоевав Афины, ибо была спартанской и зрелищ особо не любила, заразилась болезнями Афин и тоже провалилась в черные дыры истории. Тут издевались над христианами. Тут же ставили прославленную классику античной драмы. И там и там были зрители. А драмы были соответственные: полюбила любовника, а дети мешают любить его, детей убила. Старый стал отец, давай выгоним. Нужен престол, давай царя отравим. Драматург Сенека, кстати, был наставником... Нерона. Очень многому интеллигент античности научил монарха античности. Тот, например, обедал при свете живых факелов. Живые факелы - это заживо сжигаемые привязанные к столбам меж пиршественных столов христиане.

Конечно, были и Сократ, и Платон, и Аристотель. Они могут быть даже названы светскими предтечами христианства, ибо исповедовали единобожие. Может быть, они даже и пророка Исаию читали. Аристотель, кстати, был наставником Александра Македонского. Да ведь и Македонский окончил жизнь безславно. Хотя то, что все Средиземноморье к началу новой эры говорило на греческом, это, конечно, его заслуга.

Новые времена начинались Дионисием Ареопагитом и проповедями апостола Павла, потом и других. Именно Дионисий почувствовал момент Крестного подвига Христа, когда содрогнулся мир во время Распятия. Здесь рушились идолы язычества. То, что в музеях выставлены безносые и безрукие скульптуры, вовсе не говорит о варварстве древних жителей. Ценили прекрасное, но не такое. Эта античная эротика будила не лучшие чувства. Когда Петр заполнил Летний сад антиками, весь Петербург недовольно гудел, и пришлось ставить в саду специальную охрану. Христиане разбивали статуи богов, и правильно делали. Эти «боги» и сами рушились, устрашаясь молитв святых.

Знаменитую афинскую безбожную философию, эти «афинейские плетения» посрамили святые. Но и то надо сказать, что посрамленные, например, великомученицей Екатериной, философы начинали веровать во Христа и за это бывали убиваемы.

Аналогия России и погибшей Византии, которой сейчас многие увлечены, справедлива в двух случаях: в денежном вопросе и в отношении зрелищ. Да и то: русский не еврей, не араб, не турок, не грек. Накопив, он может и наплевать на богатство, он не венецианский купец, в нем все равно, в глубинах сердца, есть понимание ничтожности богатства перед спасением души. А вот зрелища, особенно комические, даже страшнее жадности, они изнуряют умственное и нервное состояние, низводят человека до биоробота с инстинктами. И все равно Россия - не Византия, зрелища и деньги нас не погубят, лишь бы от Бога не отступиться, а остальное переживем.

По обочинам тротуаров сидят веселые негры, теперь их надо называть афроевропейцы. Им хорошо на солнце, предки у них жили на экваторе, а нам тяжело. Кричат: «Земляк, камрад!» - и схватывают с доски перед собой комочек какой-то массы и шлепают его на свободное место доски. Комочек вдруг из лепешки быстро превращается в какую-то фигурку. Это превращение изумляет детей и они тормозят родителей около негров.

- Чем бы дитя не тешилось, - говорит один из нас, а другой заканчивает:

- Лишь бы не вешалось.

Мост над наземной линией метро. То и дело гремит предупреждающий колокол и проносится короткий поезд.

Неохота мне идти по этой безбожной античности, бывал я тут, знаю все. Вон храм императора Адриана, потом его переделали в христианский храм, сейчас, наверное, демократический музей. Тут еще слева вверху тоже музеище, а там как пойдут всякие Дианы, да Афродиты, да Минервы. Одно отрадно - кондиционеры, вентиляция. Продвигаемся. Народу все гуще. Кто-то ушел вперед, кто-то отстал. Я зазевался, где жена? Нет жены. Да, хорошо для воспоминаний: потерял жену на пути к Акрополю. Меня окликает Димитрий Гаврильевич. Он дарит мне такой нарядный блокнот и такую при нем богатую авторучку, что нет сил отказаться. Загружаю Димитрия Гаврильевича просьбой, увидев мою жену, сказать ей, что я ее ищу. То же самое, в отношении своей жены, Галины Георгиевны, просит и он. Говорю ему, что если посмотреть с вершины холма на юг, то можно увидеть остров Эгину, где подвизался великий святой нового времени Нектарий Эгинский.

Нахожу тень, сочиняю афоризм, что лучше плохо быть в тени, чем хорошо на солнце, раскрываю сверкнувшие белые страницы блокнота, и... и напарываюсь на невеселое событие. Из-за угла на приличном мотоцикле выезжает парень и притормаживает около голосующего ему другого парня. Третий парень выскакивает сзади, сшибает мотоциклиста с седла, прыгает в седло, напарник пристраивается сзади и они уносятся, оставив на земле упавшего хозяина, лишенного своей движимости. Интересно, что у него сразу находятся свидетели и кто-то уже телефонит в полицию.

Встречаю жену, идем искать стоянку. Узнаю стоимость билета на посещение остатков античности.

- Сколько? Двенадцать евро? С делегации? С человека?! За зрелище развалин и статуй с отбитыми носами? Ну, господа-товарищи!

- Но едут же. Ты же видишь, какой наплыв.

- Это безбожные язычники нового времени.

Интересный разговор прерывает событие, которое происходит от нас в десяти метрах. Несколько подростков нападают на негра, бьют его, он отмахивается, ему бегут помочь другие негры, но и к парням спешит под-

крепление. Свистки полиции, три полицейских с дубинками. Лупят и тех и других. Негров лупят сильнее. Парни убегают. Полицейские хватают негра, защелкивают наручники. Но тут мужчина в годах вмешивается и горячо отстаивает негра. Он готов идти в полицию, он оборачивается, он призывает в свидетели тех, кто видел, что первые начали драку не негры. Полицейские снимают наручники с негра и, погрозив ему дубинкой, идут далее. К мужчине подходят женщины и начинается дискуссия.

За что, спрошу, любить Афины? Отвечаю: за Дионисия Ареопагита. Да, пожалуй, и только.

Выдираемся из духоты и тесноты Афин долго, и отец Геннадий, занимая время с пользой, кратко рассказывает о знамении Креста над Афинами в 1925 году. Именно тогда Греческая Церковь с подачи Патриарха Мелетия (Метаксакиса) перешла на новый стиль. Патриархи Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский не поддержали Мелетия. Русского Патриарха тогда не было, был Местоблюститель, но, к чести русских иерархов, они также не поддержали Мелетия. Хотя на них давили большевики. Первое давление выдержал Патриах священномуче-ник Тихон, от следующих отбился будущий Патриарх Сергий (Страго-родский). Так вот, 14-го сентября, в церковное новолетие, верующие в огромном количестве собрались у церкви Иоанна Богослова в Афинах и протестовали против нововведения. Стояли стеной, не расходились. Их оцепила полиция. Молящиеся защищали священников, которых хотели арестовать. Внезапно в небе засиял огромный восьмиконечный Крест, который осветил и церковь, и молящихся. Есть множество снимков этого Креста. Люди упали на колени: «Господи, помилуй!». Объятые страхом полицейские не смели войти в храм. Мало того - трое из полицейских потом приняли монашество. Явление Креста было невозможно объявить выдумкой, и Мелетий в своем обращении пытался объяснить явление тем, что Крест был послан для мирного урегулирования отношений меж полицией и старостильниками. Но всем было ясно, что Господь четко дал понять, на чьей Он стороне. Афонские монахи, собравшись в монастыре Ватопед, резко осудили новостильников.