Чеслав Милош - Придорожная собачонка

Начинают всё привередливые умы, посвятившие себя литературе и искусству, затем их мировоззрение постепенно проникает в более широкие круги, пока, наконец, не становится принадлежностью массовой культуры и в то же время опознавательным знаком заурядных умов. На это ушло каких-нибудь сто пятьдесят лет.

Религия, опиум для народа. Поскольку страдавшим от боли, унижения, болезни, несвободы она обещала награду после смерти. В результате перемен, свидетелями которых мы стали, может оказаться все наоборот: подлинный опиум для народа — вера в ничто после смерти. Отрадно думать, что за наши подлости, падения, трусость, убийства мы не будем судимы.

У Польши есть все основания коренным образом измениться: когда-то в стране была скептичная, с позитивистскими устремлениями интеллигенция и набожный народ, заполнявший костелы. Но возможно, в скором будущем все обернется иначе: христианство, борющееся со всеобщим неверием, окажется слишком сложным для масс и большинство верующих сохранит лишь среди людей высокообразованных.

«Он читал Сведенборга». Смешно. Ведь, в сущности, польская интеллигенция не любит думать о религии. Если она признается в своем католицизме, то лишь в националистических и мессианских целях. Поэтому группам, интересующимся религиозной литературой, остается весьма узкое поле деятельности.

Есть люди, которые религии с ее политическим злом предпочитают Ничто. Ведь опыт показывает, что человек рядится в одежды возвышенности, чистоты и благородства, дабы сделать вид, будто не ведает, что творят его руки. Католицизм мог бы ставить в вину православию преступления Караджича, только если бы сам был свободен от двойного стандарта.

Во всех великих религиях — христианстве, буддизме, исламе — есть предвидение суда над умершим с явным преобладанием картин спора между Обвинителем и Защитником. Иногда мы видим весы, на которые кладут грехи и добрые дела. В тибетском буддизме судья — Бог Смерти, он выносит приговор с помощью камешков: черных, которые бросает Обвинитель, и белых, бросаемых Защитником. Впрочем, в буддизме, пожалуй, как ни в одной религии, особо подчеркивается неизбывность наших грехов в виде закона кармы.

Фридрих Ницше, пророк европейского нигилизма, как он сам себя называл, с гордостью говорил: «Мы, нигилисты» и давал определение тому, что станет крайним выражением нигилизма. Это будет «взгляд, в соответствии с которым любая вера, любое убеждение в том, что некое утверждение соответствует истине, неизбежно будут ложны, просто потому, что истинного мира нет». Ницше даже называл такой подход «божественным образом мышления». Он относился с презрением не только к христианству, но и к слишком близкому к нему буддизму, а Шопенгауэра, своего мэтра и учителя, наградил уничижительной кличкой «декадент».

Наверное, Ницше был бы недоволен, если бы смог увидеть, чему в течение столетия служили его труды. А безграничная смелость иконоборца, которой он так гордился? Что от нее осталось сейчас, когда необходима смелость, чтобы утверждать нечто противоположное?

Почему именно Шопенгауэр оказался философом, фамилия которого называется, как и сто лет назад, когда речь заходит о нигилизме европейцев? Он не заслуживает такой участи хотя бы потому, что высоко ставит святость и искусство. А в той мере, в какой его философия зависит от религии Дальнего Востока, спасение означает у него избавление от бремени кармы. Только в фольклоре литературных кафе нирвана была ничто. По Шопенгауэру нирвана не может быть выражена на языке сансары, поскольку представляет собой ее противоположность.

Верх и низ. Можно поражаться картине Вознесения Господня в Новом Завете, но везде загробным миром правит вертикаль: у греков — преисподняя Гадеса, у евреев — Шеол; у Данте Ад внизу, Чистилище выше, Рай выше всего; в тибетской «Книге Мертвых» существует промежуточное состояние после смерти, бардо, откуда умершие движутся вверх, к лучшим воплощениям, и вниз — к худшим.

Хохочущим циникам, вбивающим людям в головы, что нет добра и зла, что жизнь — это скопище грызущихся крыс, не скажешь: «Вы обрекаете себя на вечные муки», потому что они смеются над загробной жизнью. Но можно сказать им: «Вы обрекаете себя на победу, и это станет для вас заслуженной карой».

Каково: от Маркса и Ленина скатиться к идеологии имущих классов и культу Золотого Тельца.

В 1873 году появился роман Достоевского. «Бесы», и там уже все было сказано. Революция в России должна была стать делом рук интеллигенции, чьи нигилистические умы изучал Достоевский. Ленин состоял в близком родстве с героями его романа. Когда Ленин организовал в 1917 году путч (да, это был путч, штурм Зимнего присовокупил на экране Эйзенштейн, тоже интеллигент), захватить власть над Россией ему не помешало никакое сопротивление умов.

Владимир Соловьев в «Трех разговорах» (1900) говорит о секте дыромоляев в России. Они выдалбливали дыру в стене избы и молились ей: «святая дыра». Культ Ничто (по замыслу автора, это была сатира на толстовство) готовил почву для грядущих бед России и Европы в двадцатом веке: покорения России Китаем и борьбы Европы с возродившимся агрессивным исламом (кто, кроме Соловьева, осмелился бы предвидеть такое?).