Олег Якубов - Кабак

— Но раз нет обвинения — не должно быть и тюремного заключения. Не так ли? — спросил его.

— Не совсем так, — ответил Рольф и добавил напыщенно: — Высшее проявление нашей демократии — суд присяжных. Следствие же довольно авторитарно. Вполне возможно, что за неимением доказательств господина Михеева отпустят. Но могут и продлить срок нахождения в тюрьме, чтобы следствие получило возможность найти доказательства его вины.

— Хорошенькое дело! — возмутился я. — Эдак любого человека можно упечь за решетку, а потом годами ковыряться, выясняя, что он в детстве не там дорогу перешел.

Адвокат лишь пожал плечами и тут же перевел разговор на другую тему, посетовав, что странно ведет себя российский МИД. Дескать, арестован гражданин страны, а вроде никому и дела до этого нет. Не летят гневные депеши, не заявляются ноты протеста, не приводятся в боевую готовность ракеты и самолеты.

— Попробуй арестуй какого-нибудь америкашку, Штаты тут же такую бучу поднимут, вплоть до введения Шестого американского флота, — возмущался Зигнер.

— Какой флот, о чем вы тут толкуете, — не совсем вежливо перебил его. — У нас и «Аврора» не пукнет.

Потом адвокат снова открыл свой «пилот» и протянул мне тоненькую брошюрку, на серой обложке которой было порусски написано название — «Инструкция пребывания заключенных в тюрьме Дилон».

— Прихватил специально для вас, — пояснил Рольф, опасливо посмотрел по сторонам, произнес шепотом, — нарушил инструкцию. Почитайте, довольно любопытно. Условия здесь вполне приличные.

Рольф вызвался подвезти меня в город, показал центральную пешеходную улицу, знаменитое озеро, где туристы кормили кусками булок лебедей. В местных утренних газетах появилась наша фотография — снимок сделали со спины. Подпись гласила: «Две тени бродят по нашему городу. Это тени русской мафии». От дальнейших встреч со мной адвокат отказался.

Пролистав в гостинице инструкцию, я узнал, как в этом пенитенциарном заведении можно пользоваться телефоном и телевизором, когда обедать и когда гулять, где общаться со священником и молиться, стирать и заниматься спортом, что именно дозволено покупать в бакалейной лавке, а также много других полезных сведений, глаза бы мои их не видели! Этот хренов адвокат, видимо, специально приволок инструкцию, хвастливо пытаясь показать, какие в его распрекрасной стране с совершенной демократией расчудесные тюрьмы. Можно подумать, клетка перестает быть клеткой, если решетки в ней золотые. Больше мне здесь делать было нечего, я вернулся домой.

Чуть не с порога засел писать статью. Через несколько часов завершил творчество. Перечитал. Получилось гневно, но, может быть, излишне эмоционально. Я не профессионал все же.

Ни одна газета опубликовать статью не согласилась. В редакциях на меня смотрели так, будто я принес им гранату и предложил редактору собственноручно выдернуть чеку. И тут я вспомнил про своего одноклассника Борю Беломорского. Этот юный вундеркинд был гордостью нашей школы — одинаково блестяще знал математику и литературу, писал стихи, вел общественную работу. У Бори была круглая, с остреньким подбородком физиономия, живые карие глазки, внешне он чем-то напоминал забавного котенка. Мы прозвали его Мурзиком. Он обижался, но не очень. После школы поступил на факультет журналистики, потом работал в крупной газете. Его называли «золотое перо», я даже как-то раз обмывал с ним его лауреатскую премию. Человек незаурядный во всем, он продолжал поражать — непосредственно после получения звания лауреата престижной журналистской премии, эмигрировал в Америку, устроился на работу в «Русскую газету». Несколько раз прилетал в Москву, во время его приездов мы встречались. Памятуя старую школьную дружбу, позвонил в Америку. Едва успел произнести «привет, Мурзик», как он рассмеялся:

— Ах, ты старый гад! Помнишь. Здесь-то меня никто так не называет. В детстве обижался, а теперь даже приятно услышать. Ну, чего звонишь, не о здоровье же моем справиться решил… Выслушав меня, заявил, не раздумывая:

— Тема интересная, здесь об этом много пишут, но только в одном смысле — мафия, и все такое. Понимаешь, после того как распался Советский Союз, американским конгрессменам нечем стало запугивать налогоплательщика. А это плохо, кое у кого уплывают денежки из кармана, на страхе можно совсем неплохо заработать. Вот и придумали новую угрозу — русскую мафию. Упрятали за решетку Славу Степанькова — Китайца. А теперь вот Европа американцам, а может, наоборот — Америка Европе, еще один подарок преподнесла — твой Михей…

— Не «твой», а наш, ты тоже в Огонькове жил — перебил его.

— Ну, наш, наш, чего ты заводишься, — легко согласился Борис. — Я же и тебя-то на два года постарше, а эти ребята и вовсе мальцами были. Сережку почти и не помню, а вспомню — не узнаю. Фотографии в газетах смотрел — вообще незнакомое лицо, да, видно, еще и специалисты постарались изобразить злодея. Ладно, присылай свое творение.

Статья в американской газете вышла, у нас в России она вызвала настоящую бурю. Позабыв про имя и фамилию, Сергея теперь иначе как «Михей» журналюги не называли. Самобичевание всегда было нашим любимым народным занятием. Теперь с мазохистским удовольствием писали, что раз российские спецслужбы с Михеем справиться не смогли, то вот Европа нам покажет, как надо с мафией бороться. Мне тоже досталось. Обвиняли меня в продажности, в том, что я заступаюсь за друга (можно подумать, кому-то взбредет в голову заступаться за врага), а одна газета даже назвала меня «песенником братвы».

Месяц шел за месяцем, осень сменили зима, весна, лето — Сергей все томился в тюрьме. Виктора в те дни было не узнать. Он осунулся, похудел и даже начал курить, чего, воспитанный спортом, никогда себе не позволял. Казалось, он даже спать не ложился. День и ночь созванивался с адвокатами, по их настоянию раздобывал какие-то справки, пересылал финансовые документы о коммерческой деятельности фирмы Михеева. Одним словом, старался сделать все, что только было в его силах. Они ведь с самого детства были не разлей вода. Это им как будто по наследству передалось — еще будущие родители Сереги и Витька учились в школе, вроде и дедушки с бабушками были родом из одной деревни, а кто-то даже породнился. Во всяком случае у нас многие считали, что Михеевы и Аверьяновы не просто друзья, а родственники. Так это или нет, доподлинно не знаю. Знаю только, что и родной брат не смог бы сделать больше, чем делал Виктор в те дни.

Прошло два года. Наконец назначили дату суда. Виктору в визе очередной раз отказали.

— Поезжай, — попросил он меня. — Хоть будет кому рассказать, что там происходит. Только звони каждый день. Слышишь, каждый день!