Ян Гийу - Зло

«Мы сейчас приятная парочка, — сказал Пьер. — Само собой разумеется, я выиграл в каком-то смысле. Здесь всё ясно. Но „ещё одна такая победа, и я проиграл“. Я — не Санчо Панса, надо признаться, я — Пирр. Потому что раньше я думал, что ты рыцарь печального образа, это же понятно. А себя считал маленьким толстым дьяволом на осле. Но это не так».

«Чёрт возьми, я представлял себя Спартаком, гладиатором, поднявшим восстание, а потом приходишь ты и говоришь, что я идиот, который борется с ветряными мельницами. Можно думать всё что угодно о наших комендантах, но они в любом случае проворнее ветряных мельниц».

«Хорошо, пусть будет Спартак, даже если я настаиваю, что я — Санчо Панса. Хотя, с другой стороны, ты знаешь, как всё закончилось для Спартака».

«Да, он получил Джанет Ли в конце концов. По крайней мере Спартак, о котором я думаю, в исполнении Кирка Дугласа, стало быть».

«А чем всё закончилось для Тони Кертиса?»

«Не помню. В любом случае он не получил Джанет Ли».

«Шутки в сторону, Эрик…»

Пьер колебался, и Эрик догадался, что он скажет.

«…Я не верю, что справлюсь с этим ещё раз. Я не знаю. Хотя ты говоришь, что потом чувствуешь себя чуть ли не прекрасно. Но… да, ты всё равно не поймёшь. Спартака, кстати, распяли на кресте. Римляне победили».

«Ты был дьявольски мужественным. А какой удар ты нанёс! Ты что, тренировался тайком?»

«Нет, я просто ударил».

«Фантастика, тогда это природный талант. Я едва заметил, как ты всё это проделал».

«Но ты видел?»

«Я видел, как ты сделал осторожный маленький шаг вперёд и одновременно поднял руки достаточно медленно в исходное положение. Всё получилось идеально».

«Странно, я не помню, как всё прошло. Я даже едва помню саму пощёчину. Я, наверное, в первый раз ударил кого-то с тех пор, как был ребёнком».

«Выходит, у тебя просто врождённый талант».

«Да, хотя мы отклоняемся от темы, а этого ты, наверное, и добиваешься. Я не верю, что подпишусь на квадрат в следующий раз. Лучше уж приму горчичник. Ты тогда разочаруешься во мне?»

Эрик не знал, что ответить. По правде-то был какой-то элемент разочарования. Но что можно требовать от парня, который никогда не дрался и уж точно не имел ни одного шанса защититься?

«Я не знаю, — сказал Эрик. — Не знаю, что должен сказать, не знаю даже, что, собственно, думаю. Мы не будем говорить об этом больше сегодня. В любом случае ты продемонстрировал дьявольское мужество. Пошли со мной, поплаваем немного, и твоё тело не будет таким одеревенелым на следующее утро».

«Нет, вечерами бассейн только для таких, как ты, и членов совета».

«Чёрт, да. Почитай какую-нибудь книгу взамен. Я все же пойду…»

Далее события развивались по вполне предсказуемому сценарию. Трём бывшим отказникам пришлось продемонстрировать, что они больше не будут уклоняться от горчичников. Один за другим они покорно подходили и по команде наклоняли головы. Их никто сильно не бил, но ведь смысл процедуры состоял не в причинении физической боли. Требовалось восстановить порядок.

Эрик снова затеял кампанию осмеяния префекта и его заместителя. Хотя сейчас, когда он глумился над этой парочкой, редко кто осмеливался хихикнуть за столом или в школьном дворе.

А совет решил внедрить систему доносов. Наказанный штрафными работами или арестом мог уменьшить приговор на одно воскресенье, если выдавал учеников реальной школы, использующих известные прозвища для руководства. Эффект был сомнителен, но совет всё равно не отказался от своей идеи. Сообщили по школе, что для доносчиков, буде им выпадет предстать перед судом, предусмотрены особо мягкие приговоры. И, кроме того, им не придётся выполнять функции денщиков. И тогда лед тронулся…

Эрик предложил Пьеру бить доносчиков. Но Пьер решительно высказался против: это означало бы использовать логику противостоящих им хамов. А если малевать красной краской большую букву «Д» на их дверях? Идея понравилась, и следующей же ночью они прокрались в жилой корпус реальной школы и разукрасили буквой «Д» целых пять дверей.

«Они, конечно, соскоблят, но это не играет никакой роли, — сказал Пьер. — Ведь следы-то останутся, и все сразу поймут, что к чему».

«Да, — сказал Эрик. — Для доносчиков подходит, конечно, лучше всего. „П“ для предателей было бы не так понятно».

«А что нас ждет сейчас? Может, они хотят испробовать какие-то мирные решения?»

«Об этом они даже не думают. Просто хотят выиграть немного времени, чтобы ударить ещё сильнее».

«Да, и вопрос в том, что они конкретно для тебя приготовили».

Конкретно?

Школа снова гудела от слухов, как перед Монашеской ночью в прошлом году. Все понимали, что члены совета должны, в конце концов, успокоить Эрика. Но никто не имел ни малейшего представления, что они задумали. Ясно было одно: реализацию планов не станут откладывать в долгий ящик.

В субботу снова похолодало. После обеда на большом школьном здании появились сосульки. Эрик уже форсировал половину седьмого тома «Тысячи и одной ночи», когда дверь классной комнаты, где он отбывал арест, открылась. Вошли два члена совета из четвёртого гимназического класса. Тут же терся реалист-первоклассник. Эрику объяснили: малец наказан за дерзость лишением выходных и штрафными работами. Но у него сейчас насморк, и, проявляя гуманность, совет заменил трудовую повинность арестом. Так что Эрику придется в порядке замены выполнить чужое задание.

Он не нашел особой причины для споров.

Его вывели на маленькую гравиевую площадку перед флигелем для дополнительных занятий. Тут лежали четыре полуметровых стальных клина. Похоже, их использовали, чтобы ломать гранит. Рядом валялась кувалда.

Члены совета нарисовали четыре метки, как бы по углам квадрата со сторонами примерно по два метра. Здесь клинья следовало вбить сквозь снег и лёд и далее сквозь промёрзшую землю. Так, чтобы они сидели как влитые, понятно! После окончания работы отнесешь кувалду на склад и вали домой.

Члены совета удалились.

Сначала Эрик стоял и рассматривал клинья и кувалду. Ну сделает он все как велено. Но зачем? Неужели повторится история с бессмысленным копанием ям в лесу? Верить в это не хотелось, тем более ему разрешили сразу идти домой, а дело вряд ли требовало более получаса. Да еще маячила свободная суббота после обеда — в первый раз с момента прибытия в Щернсберг. Он взвесил кувалду в руке. Для чего эти клинья? Что, по мнению членов совета, он сделает, когда освободится? Куда пойдёт? Может, они собирались устроить засаду на пути в киоск? Или что?

Действительно, и тридцати минут не прошло, как стальные клинья оказались забитыми наипрочнейшим образом. Эрик отнес кувалду и отправился домой. Пьер лежал как обычно на своей кровати с книгой в руках. Согласился, что вся история выглядит подозрительно и предвещает какую-то неприятность. Но какую именно?