Натан Дубовицкий - Машинка и Велик или Упрощение Дублина. [gaga saga] (журнальный вариант)

А тут в Метценгерштейне на днях я в тюрьме сидел, — на этих словах майор встрепенулся. — Сон мне там приснился. Сидит Велик на берегу. Я к нему иду, несу воду, купил в пляжном баре, отлучился на минуту, но из виду не терял, никогда не терял, поверьте, я хороший отец и сыночка своего никогда одного не оставлял.

Но тут снится мне, что иду я к нему, а с океана волны к нему идут. Одна за одной. Вырастают и рушатся, и уходят, и брызгаются, а Велик смеётся от их брызг. Вдруг вижу — что-то будто не то. Вот ещё волна, обычная вроде бы, но тревожно мне почему-то становится. Иду быстрее. И волна быстрее. Я бегом. Волна нарастает. Я начинаю вязнуть в песке. Волна нарастает в полнеба. Я кричу Велику «беги». Он не слышит, играет, смеётся. Волна заслоняет солнце; темно сразу и холодно становится. Волна проходит линию, на которой рушились другие волны, пенится, гудит, не останавливается. Я падаю, тянусь к Велику. И волна рвётся прямо к нему. Нависает над ним; я поднимаюсь, бегу к сыну. Не успеваю. Волна быстрее. Не успеваю… Волна быстрее… Накрывает его, хватает, уносит. Я бегу за ней, но не угнаться. Зову на помощь, а вокруг вдруг ни души, куда-то пропали все купальщики, сёрферы, спасатели. Нет никого. Пустой пляж, и кедики моего малыша на песке. Вот они. Нашёл я их в старых его вещах. Семь лет, оказывается, хранились и вот — приснились и нашлись… Думал, ничего, я же учёный, в снах никакой загадки нет. А тут сбылось вдруг.

— Пропал мой Велик, — опять не своим каким-то новым, третьим уже голосом вскрикнул Глеб. — Вот, приложите к ушам.

— Зачем?

— Приложите, пожалуйста, — настаивал Глеб, протягивая майору кедики. — Другой стороной, не подошвами, да, так, правильно. Что слышите?

— Да ничего.

— Прислушайтесь, умоляю вас. Вот я выключу, — Глеб выключил телевизор, который, впрочем, работал без звука.

— Шум какой-то. Как в морских ракушках, из которых, как говорят, шум моря слышен.

— Верно, — почти обрадовался Дублин. — Я вчера плакал над этими кедиками, целовал их и случайно к ушам прижал. И услышал шум прибоя в Биарицце. Он там в этих кедиках бегал. Вот я слушаю их и плачу, слушаю и плачу. Я был, поверьте, хорошим отцом. Если и оставлял его одного, то только в машине. Всегда заботился о нём. И даже хотел бросить пить. А тут вдруг… Дело важное было… Уехал от него… Помогите! Спасите моего малыша! Я потом заплачу…

— Возьмите, — майор вернул кедики Глебу. — Вашему сыну десять лет?

— Да! Откуда вы знаете? Вы уже всё знаете? Вы знаете, где он?!

— Не знаю. Но я вам помогу. Не бесплатно. В долг. Потом отдадите. Давно пропал мальчик?

— Скорее всего, три дня назад. Может быть, четыре… два…

— Рассказывайте, — Че сломал карандаш. — Четыре дня!.. Рассказывайте! Срочно и как можно быстрее! Секунду! Ало! Товарищ майор! Это Че говорит. Скажите Марго, случилось то, что она предполагала. Что? Нет, милиция как раз ничего не знает. Да. Здесь отец ребёнка. Жду. Ждём.

— Это вы с кем? — спросил Глеб Глебович, показывая на майоров телефон.

— С хорошим человеком. Слушаю вас, Глеб Глебович. Расскажите, как всё было. Только не во сне, а наяву.

— Я сон вам рассказал, чтобы про кедики попонятнее было. А кедики принёс, чтоб пожалели вы моего мальчика. И меня. Чтоб без денег согласились…

— Я согласился. Теперь к делу.

В тот же час того же дня в своём домовом подземном госпитале приходил в себя раненый генерал Кривцов. Расхаживал по операционной, расхаживался и расходился, разошёлся, наконец, до высшей степени бодрости, до злобного кашля и лицевых судорог. Подколесин ходил за начальством, носил за ним подставку с двумя капельницами и терпеливо воспринимал критику в свой адрес.

— Хуесос ты, Подколесин, — критиковал его генерал. — Отчего же у тебя такая дубовая голова? Сутки! Сутки прошли, мудоёбина ты чуркестанская! Чуть не убили меня, а ты до сих пор не можешь узнать кто! Кто стрелял? Отвечай!

— Не могу знать, товарищ генерал!

— Отвечай, опездол!

— Чеченцы.

— Откуда вывод такой?

— Злые они.

— Ты что, совсем ёбу дался? У тебя папа идиот был? Ты в папу уродился?

— Не могу знать, товарищ генерал.

— Какие ещё доказательства?

— Никаких, товарищ генерал.

— Чем тогда Слухоухов занимался? Ты ему сказал, чтоб он следствие вёл?

— Так точно, товарищ генерал.

— Так он вёл?

— Ведёт.

— И что говорит?

— Кетчупы, говорит. Скорее всего. Но точно не знает. Пока.

— О, долбоёбы! Ну вот, он на Кетчупа думает. А ты на Аслана почему показываешь?

— Имею собственное мнение, товарищ генерал.

— Ну, головы у тебя нет, это понятно. А жопа-то хоть есть?

— Так точно.

— Ну вот возьми же своё собственное мнение и засунь его в свою собственную жопу!

— Есть, товарищ генерал. Будет сделано.

— Засунул.

— Так точно.

— Хоть это у тебя получилось. А этот зам у Слухоухова… Как его? Холмогоров? Из новеньких.

— Хохломохов, товарищ генерал.

— Его подключили? Он толковый, кажется.

— Подключили. Говорит, что не Кетчуп и не Аслан… может быть… а кто-то третий. Потому что, говорит, уж очень на виду у всех война с Асланом и Кетчупом, не стали бы они так топорно…

— Какой на хуй третий?

— Он пытается логически вычислить. Одна из версий — Дублин, из ревности.

— Охуели! Какой Дублин, он же там стоял, я ж ему в рожу дал перед тем, как подранили меня!

— Хохломохов говорит: мог нанять кого-нибудь. Видимо, не профессионала, потому что, говорит, убить не смог. Хотя, говорит, и Кетчуп мог заказать. И Аслан. У них тоже промахи бывают. Но и Дублин, говорит, мог. И муж садовницы…

— Молчать! Скажи этому… Скажи… Слухоухову. И этому… новенькому… Охломонову…

— Хохломохову…

— Ну да, блять… Мохохло… Тьфу, блять, нарочно что ль кадровики охуярков подбирают с такими фамилиями, хер выговоришь! Сухохуев, Лохмолохов! А толку что! Ничего решить не могут. У одного ларьки, у другого маршрутки, у третьего банки… В милиции ментов нет, одни бизнесмены. Некому дело поручить… Кстати, о поручениях. Надька сказала, свинёныш дублинский пропал. Что ж, за это хвалю, — генерал смягчился. — Быстро сработал, Подколесин, очень быстро. Молодец…

— Я сразу прапорщику Пантелееву поручил, — просиял лейтенант. — Сам не ожидал, что он мгновенно исполнит.

— А как он с ним разобрался?

— Не успел спросить, товарищ генерал.

— А ты спроси. Он мужик исполнительный, но глубоко придурковатый. Надо вникнуть. А то сделает, как с Бахтияром.

— А как он сделал с Бахтияром?

— Да закопал его в сквере Победы. Хотя знал, мудило, что сквер отдали под застройку сыну мэра. Сам же оформлять землю помогал, горсовет кошмарил. И тут же, когда Бахтияра успокоил, ночью его в этом же сквере и зарыл. Да и зарыл-то неглубоко, небрежно. А через неделю, само собой, стройка началась. Туда экскаваторы подошли. Зачерпнули, подняли, а из ковша Бахтияр свешивается. Еле замяли тогда. Так что ты вникни, как он сделал, куда дел, чтоб не напортачили, как в тот раз.