Натан Дубовицкий - Машинка и Велик или Упрощение Дублина. [gaga saga] (журнальный вариант)

Капитан Арктика нисходит по трапу на лазурный узорчатый лёд мили смирения. Светящиеся волосы обрамляют его спокойное с внешней стороны лицо. Вслед ему спускаются Госпожа, Жёлтый, Волхов и Юнг; все, кроме Госпожи, с непокрытыми головами. Все, кроме архангела, в праздничных ризах. На Госпоже косынка из лёгкой зеркальной ткани. На капитане старинный белый китель, пробитый и заштопанный в трёх местах поверх сердца — след от трезубца Денницы, память о величайшей битве Верных с Падшими в грозовом облаке библейских небес над ревущим разверзшимся адом.

Попугай, чтобы не нарушать благочиния, оставлен на ковчеге, уселся на рее, провожает ангелов, машет им крылом, посылает мысленно внушение капитану: «мальчика, мальчика спаси».

Иноки шествуют вшестером белой благоухающей вереницей вниз по пологому склону Арарата. На середине спуска Фефил шепчет Петру — в абсолютной тишине шёпот его хорошо слышен и везде, и на вершине айсберга, на звоннице Спаса-на-Краю, где Пётр беззвучно звонит в колокола: «Брат, встречай великого гостя». «Встречаю», — радостно отвечает Пётр, и колокольный звон становится слышен, пышный, протяжный изнутри, с весёлыми трелями, величавыми переливами и чудными перегудами поверху. Громадные привольные волны приветного звона вал за валом перекатываются через возвышенную тишину, то затопляя её полностью, то спадая и открывая её строгие формы.

Схимонахи останавливаются ждать на предгории Арарата. Капитан Арктика приближается к ним, склонив голову. Справа от него идут оборотень и медведь, слева юнга и Госпожа. Сыны Божии в этот необычайный час не повелевают людьми, но сами идут к ним на поклон, к лучшим из них, к почти ангелам, но всё-таки — людям, скитерам Семисолнечной обители. Так через смирение ангелов своих Господь выказывает благоволение грешному роду человеческому.

Смиренно воины Света проходят последнюю милю и предстают перед скитерами.

— Милость нам не по грехам нашим! Радуемся, ибо видим Свет, пришедший от Господа посветить нам в наших потьмах, — приветствует схиигумен архангела и его спутников.

— Здравствуйте, честные отцы, — говорит капитан Арктика.

Семь праведников, отлучившихся в эту белую холодную пустыню молиться за русь, хорошо знакомы архистратигу.

Схиигумен Фефил — мудрый старец, до того чистый, что борода и глаза у него бесцветны, а кожа у него прозрачная: видны через неё кости кистей рук, черепа лицевые кости и оплетающие их ветвистые кровеносные ручейки. Таков же с виду и Зосима, только немного моложе и с глазами лазурными, узорчатыми. Брат Николай не так прозрачен, не так и худощав, даже плотен и улыбчив. В руке книга Исход с картинками, то и дело в неё заглядывает — почитает, порадуется, вокруг посмотрит, всем и всему и на все стороны поулыбается, опять книжку раскроет. Брат Сергий рослый, с капитана Арктика почти ростом, но стар при этом чрезвычайно, старее всех в скиту, прежде Фефила ещё здесь спасается. Он уже почти мёртвый, так стар, вот и не видит ничего, кроме Света, и не говорит ничего, кроме молчания. Ещё два инока не имеют ни имён, ни лиц — до того самоотречены. Петра, который оставлен сегодня наверху при колоколах, архангел не видит отсюда, но помнит: шустрый щуплый монашек в зеркальных солнцезащитных очках, у которого по щуплости его никак не растёт борода, так что из третьего Рима было предписание считать его православным в качестве исключения хотя бы и без бороды, посколько благочестие может и бороду в особых случаях заменять.

Ангелы и люди стоят одни перед другими, отражаясь друг в друге, отбрасывая друг на друга блестящие тени; над ними вздымается ледовая круча, покачивается на плавных волнах утихающего колокольного звона серебряный ястреб, истекают целительным золотым сиянием семь цветущих купольных крестов дрейфующего полярного скита.

— Кому ныне Бог? — вопрошает схиигумен капитана.

— Кому спасение? — вопрошают схимонахи.

— Что ответит? Как он измучен! — думает Госпожа. — Что изречёт дух смятенный?

— Не отступай, капитан! Морякам обещано! Держи же слово, — напряжённо молчит Волхов.

— Велик или «Курск»? Ну, босс, поглядим, как ты теперь покомандуешь, — тянет про себя Юнг.

— Велика, Велика отпусти нам! — мысленно рычит Жёлтый.

— Мальчика спаси, — безмолвно умоляет издалека попугай.

Колокола окончательно умолкают — Пётр, чтобы расслышать ответ архангела, перестаёт звонить; снова немеет всё.

Капитан Арктика, будто виноватый, смотрит себе под ноги, видит: далеко под насквозь прозрачным льдом несколько кряжистых донных дубов машут продолговатой листвой в такт накатам шквалистого восточного течения; меж дубов с ветки на ветку порхают потревоженные летучие скумбрии. Морские коровы, уцелевшие только в здешней заповедной воде, пасутся среди зацветающих водорослей. На какое-то мгновенье коровы как бы задумываются и, как бы додумавшись до чего-то, перестают жевать и пошевеливать ластами и поворачивают гладкие головы налево, на восток. Там, за холмом, поросшим бледными карликовыми кораллами, дно на тысячу миль каменисто и голо; там пустыня, где нет ни растений, ни рыб; оттуда налетают порывы бурных течений, приносящие рыжержавые облака взбаламученной мути. Оттуда надвигается теперь гигантская трёхмерная чёрная тень чего-то хищного, напоминающего преувеличенную акулу из предутреннего кошмара; тревожатся скумбрии, замирают коровы, стынет, как кровь в жилах, крепкая вода в задубелых, тяжёлых полярных морях.

Капитан Арктика поднимает глаза; видит, что все, все, все смотрят на него, ждут ответа. Схиигумен несколько удивлён, что ответ не дан сразу, как бывает всегда, что архангел так долго что-то там высматривает подо льдом. Госпожа, чувствуя нерешительность возлюбленного, осеняет его крестным знамением, Фефил замечает это и начинает удивляться сильнее. Когда юнга от напряжения и нетерпения с каким-то нелепым писком подпрыгивает и закусывает кулак, благочиние оказывается нарушенным уже совсем явно, иноки понимают, что что-то идёт не так, но несуетно продолжают ждать, не подавая повода усомниться в незыблемости заведённого с древности строгого порядка.

Между тем, улыбаясь то глазами, то ртом, архангел всё молчит.

— Не знак ли это молчание? Не гнев ли свой изливает Господь безмолвием посланного к нам? — невольно приходит на ум схиигумену.

Его тревога, хоть и сдержанная твёрдым характером, доносится до братии. Николай переступает с ноги на ногу, Зосима теребит вериги, безликие переглядываются, Сергий поворачивается на восток.

Чтобы вывести из неловкого уже положения себя и всех, отец Фефил повторяет — такое случается впервые — священный вопрос: