Леонид Гиршович - Суббота навсегда

— Да, потому что этим тоже почитается правая сторона. Левая нога вперед обнажилась из почтения. Поэтому и вставать надо всегда с левой ноги.

Бельмонте растерялся. Хотя он и положил за правило ничему не удивляться, на сей раз он все же растерялся.

— Тогда я поменяю руку?

— Нельзя, — сказал мужчина — так многозначительно, словно читал наше « прим.к первой части № 202».

— Но он может, если хочет, взять в левую руку пилав с курагой и изюмом.

— Может. Фрукты молоку подчиняются. Растительное всегда подчиняется животному. Рис тоже подчиняется молоку, — и мужчина просветил Бельмонте на этот счет: — Дело в том, что животное, корова, скажем, может сжевать растение, а растению корову не съесть, — он засмеялся.

Фруктовым пилавом у женщины был наложен полный подгузник — такой род торбы, крепившийся сзади, у основания спины. Видно, она испытала сильное облегчение, когда Бельмонте снял его, теплый еще, и понес, намотав на руку ремешок — на левую руку, в чем поспешил удостовериться мужчина.

— Вы новичок? Когда вы прибыли в Басру?

Бельмонте сказал, что, может быть, час назад. Тогда оба, и мужчина и женщина, выразили свой восторг: им повстречался человек, ну прямо вот только что сошедший с трапа корабля, это ж надо же. Теперь они просто считали своим долгом, кажется, приятнейшим долгом, дать ему 613 полезных советов, слушая которые Бельмонте трудно было, конечно, отмести мысль о дурдоме. Говорившие то и дело сами себя перебивали: дескать, когда мы были христианами, очи наши застилала тьма, но сейчас, хвала Аллаху, нас в истинной вере наставляет один святой человек, мулла Наср эт-Дин…

— И он нам очень помог с устройством на новом месте, — сказала женщина. — Мы сами с Малаги, а вы, извиняюсь, откуда будете?

— Я родился в Толедо.

— Красивый город. А мы приехали сюда с малым. Ни языка, понимаете, ни работы. Но слава Богу…

— Аллаху, — уточнил мужчина. — Мы в Испании были крещены не потому, что все наши крестились. Мы искали. Моя жена, знаете, какая была ноцрия? Ой-е-ей!

— Ну, чего сейчас-то вспоминать. Это большое счастье, что мы здесь хороших людей встретили и они нам все объяснили, — и в ее понимании та же роль отводилась им по отношению к Бельмонте. — Сейчас много прибывает, и с Андалузии, и вот как вы, из Кастилии. Ничего, всем места хватит. Главное — это жить на родине, в мусульманской вере детей растить. Вы без семьи? — Бельмонте покачал головой. — Ничего, подыщут вам невесту. Они у нас такие красавицы, каких в мире нет. Одна только взглянет — как молнией ударит, другая — полная луна, третья — так это просто с неба звездочка упала, у четвертой со рта сотовый мед капает. Будете хорошо зарабатывать — на всех четырех и женитесь.

Они пришли.

— Нет уж, мы вас никуда не отпустим, эту пятницу вы у нас. Аллах благословляет сад цветами, а дом гостями.

«Констанция, как кто ты — как нереида с паутинкой пепельно-русых волос на глазах от прибрежного ветра? Ты касаешься кромки влажного с ночи песка своей узкой стопою владычицы. Я никогда не видел тебя, но за европейскую музыку твоего взгляда, не колеблясь, отдам жизнь. „Любимая!“ — змеиный извив стана в этом, земное счастье обладания. Слишком земное. „Возлюбленная!“ — как хрупко… Констанция, любимая и возлюбленная, услышь своего Бельмонте!»

Это уже была почти ария.

«Но какой мостик, — размышлял понтифик св. Констанции, — связывает мою святую, или небесную Констанцию Вебер, рожденную из света Моцартова дня, и эту убогую чету? Что они — те же дон Бартоло с Марцелиной, только в контексте вонючей Басры? Тысячу раз прав сказавший, что человек это способ превращения горшков с мясом в горшки с нечистотами. Вот наглядная иллюстрация».

— Я с превеликой охотой принимаю приглашение благочестивых мусульман разделить с ними священные радости пятницы.

— Сразу видно настоящего толедано, — сказала жена мужу.

У них умеренно пахло жильем, но едва они разулись — «нашего полку прибыло». Бельмонте тоже снимал сперва левый ботфорт, потом правый. Весь провиант сложили перед дверью.

— Мы все оставляем так, это вам не Малага. Тамошним мазурикам здесь бы быстро по локоток отрезали, — сказала женщина с чувством гордости за свою страну, показывая ребром ладони, как бы это сделали.

— На себе никогда не показывай, — сказал муж И он прочитал молитву, внимательно глядя себе на ладони, словно по ним читал. — Велик Аллах, не оставивший своим попечением раба своего и жену его и гостя их, пока шли они трое с поклажею.

— Хомейн, — сказала жена.

Она принесла два таза и налила воды для омовения.

— Тазик для левой ноги, тазик для правой, — пояснил мужчина. — Начинаем с правой. Гостю почет, — имелось в виду, что гость совершает омовение раньше хозяина. Последний, надобно заметить, в опровержение Гераклита, вошел «в ту же воду». За ним и женщина распределила ножки по тазикам: сперва правую опустила и держала, пока не сморгнула, после левую — точно так же.

— Добрый мулла Наср эт-Дин учит держать, пока не моргнешь. А еще, когда ногу окунаешь, пальцы раздвинуть надо — вот так, — в ее широкой стопе сразу выявилось что-то черепашье.

Лицо Бельмонте выражало почтительное внимание.

Руки помыли тоже с прибамбасом. Прежде следовало левой поливать правую из специальной чашки — потом наоборот, для этого на чашке было две ручки, одна под прямым углом к другой.

— Магомедушки еще нет. Он учится в медресе, но не простом бейт-медресе, а с углубленным изучением Корана. Туда попасть — прямо вам скажу: это должна быть не голова, а Дом Советов. С утра до вечера учат то Коран, то Маснад, то Фетву. Кадий будет, — и хитро посмотрела на мужа, тот молчал. Но упоминание об успехах сына было для него слаще ширазского козинаки: глаза затуманились, рот скривился в бараний рог. — Я знаю, — рассмеялась женщина, — он слушает, а про себя думает: муфтием будет.

— Плох тот солдат, что не хочет быть генералом. Или я не прав? — спросил мужчина у Бельмонте.

Тут появился и сам будущий кадий, а то и муфтий. На нем был форменный бурнусик и такой же как у отца уфияк.

— Велик Аллах, не оставивший своим попечением раба своего на пути из дома знаний в дом ласки для пятничного трапезования. (Отзыв: «Хомейн».) Салям алейкум, батюшка. Салям алейкум, матушка.

— Салям тебе, Магомедушка.

Этот Земзем материнского счастья и Аль-Хатым отцовского упования [58]обратился также и к Бельмонте со словами:

— Гость — невод Превечного, им выуживает Он рыбу нашей добродетели — мы это как раз вчера проходили… А вот и оазис омовения, отлично.