Дженди Нельсон - Я подарю тебе солнце

Мальчики обычно становятся так близко друг к другу? Жаль, что я на такое раньше внимания не обращал. Я замечаю, что у меня дрожат пальцы, и я не уверен на сто процентов, что они не потянутся и не коснутся кожи его запястья или шеи, поэтому я в целях безопасности прячу их в тюрьму. И обхватываю ими его камень.

– Когда Кастор умер, – рассказывает он, – Поллукс так по нему скучал, что решил поделиться с ним своим бессмертием, и так они оба оказались в небе.

– Я бы тоже так сделал, – отвечаю я, – непременно.

– Да? Наверное, это только близнецам понятно, – говорит Брайен, неправильно меня поняв. – Хотя по тому смертельному маневру у окна такое даже нельзя было предположить. – Я чувствую, что краснею, потому что я ведь говорил о нем, блин, я готов поделиться бессмертием с ним. Я говорил про тебя, хочется крикнуть мне.

Брайен склонился над телескопом, что-то настраивает.

– Считается, что по вине Близнецов случаются кораблекрушения, и вроде как они являлись морякам во время Огней святого Эльма. Ты знаешь, что это такое? – Он даже не ждет ответа, а сразу переключается в эйнштейновский режим. – Это погодное явление, когда за счет электричества начинает светиться плазма. Поскольку заряженные частицы разделяются и создают электрические поля, которые, в свою очередь, производят коронный разряд…

– Ухты!

Он смеется, но продолжает сыпать такими же непонятными словами. Но я схватываю самое основное: Близнецы делают так, чтобы все возгоралось. Брайен поворачивается и светит фонариком мне в лицо.

– Это просто невероятно, – подытоживает он. – Но такое действительно происходит, причем постоянно.

В нем словно целая пачка личностей. Этот вот Эйнштейн. Бесстрашный бог – метатель метеоров. Безумный хохотун. Топор! И есть другие, я это знаю. Скрытые. Более настоящие. Иначе почему его внутреннее лицо так обеспокоено?

Я выхватываю фонарик и свечу на него. Ветер треплет футболку у него на груди. Мне хочется разгладить эту рябь рукой, так хочется, что во рту пересохло.

И на этот раз не только я на него так пристально смотрю.

– Запах жасмина заставляет людей раскрывать секреты, – тихонько говорю я ему.

– А это жасмин? – уточняет он, взмахнув рукой.

Я киваю. Его лицо залито ярким светом. Это допрос.

– А почему ты решил, что у меня есть секреты? – Брайен скрещивает руки.

– Да у кого их нет?

– Тогда расскажи один из своих.

Я выбираю довольно безопасный, хотя достаточно сочный, чтобы подтолкнуть и его раскрыть что-нибудь достойное.

– Я шпионю за людьми.

– За кем именно?

– Да почти за всеми. Обычно я их рисую, но не всегда. Я прячусь на деревьях, в кустах или на крыше с биноклем, по-всякому.

– А хоть раз ловили?

– Ага, дважды. И оба раза ты.

Брайен смеется, затем спрашивает:

– Значит… и за мной шпионил?

У меня от этого вопроса перехватывает дыхание. Честно говоря, после глубинного исследования я заключил, что в его комнате ничего не возможно найти.

– Нет. Твоя очередь.

– Ладно. – Он машет рукой в сторону океана. – Я не умею плавать.

– Правда?

– Ага. Терпеть не могу воду. Мне даже ее звук неприятен. Я даже ванны боюсь. И акул. И жить тут мне страшно. Теперь ты.

– Я ненавижу спорт.

– Но ты же быстрый.

Я пожимаю плечами:

– Ты.

– Ладно. – Облизав губы, Брайен медленно выдыхает: —У меня клаустрофобия. – Его лицо мрачнеет. – Я не смогу стать астронавтом. Это так паршиво…

– А так не всегда было?

– Не всегда. – Он на долю секунды отводит взгляд, и снова мелькает его внутреннее лицо. – Твоя очередь.

Я выключаю фонарик.

Моя очередь. Моя очередь. Моя очередь. Я хочу положить руки тебе на грудь. Я хочу оказаться с тобой в наперстке.

– Я один раз отцовскую тачку ключом процарапал, – говорю я.

– А я украл из школы телескоп.

Без фонарика проще. Слова падают в темноту, как яблоки с дерева.

– Шельмец, соседский конь, со мной разговаривает.

Я знаю, что он улыбнулся, а потом перестал.

– От нас ушел папа.

Я делаю паузу.

– Я бы хотел, чтобы мой ушел.

– Нет, не говори так. – Его голос серьезен. – Это так погано. Мама теперь все время сидит на этом дурацком сайте, «Утраченная связь», и пишет ему письма, которых он никогда не прочтет. Это просто душераздирающе… – Повисает тишина. – А, я теперь? Я решаю в голове задачи по математике – постоянно. Даже когда в бейсбол играю.

– И сейчас?

– И сейчас.

– Как я рисую.

– Да, наверное.

– Я боюсь, что я отстойный, – продолжаю я.

Он смеется:

– Я тоже.

– Я в смысле совсем отстойный.

– И я тоже, – настойчиво повторяет Брайен.

Секунду мы молчим. Внизу гремит океан.

Я закрываю глаза и вдыхаю поглубже.

– Я ни разу не целовался.

– Ни разу? Вообще ни с кем?

Это что-нибудь значит?

– Ни с кем.

Этот момент тянется, и тянется, и тянется…

А потом обрывается.

– А ко мне приставал кое-кто из маминых друзей.

Ого. Я снова свечу ему фонариком в лицо. Брайен хлопает глазами, смущается. Я смотрю на его кадык, он сглатывает – раз, другой.

– Сильно? И сильно старше? – спрашиваю я вместо того, что мне хочется, ведь я не понял пол. Это был друг?

– Старше не очень сильно. Атак довольно сильно. Но один раз. Ничего такого. – Он забирает у меня фонарик и возвращается к телескопу, заканчивая этот разговор. У меня целый гуглплекс вопросов на тему сильно, но я их оставляю при себе.

Я жду в холодном воздухе, где только что было его тело.

– Так, – объявляет Брайен через какое-то время, – все готово.

Я подхожу к телескопу и смотрю в окуляр, и все звезды рушатся мне на голову. Это словно космический душ. Я хватаю ртом воздух.

– Я знал, что ты офигеешь.

– Блин. Бедный Ван Гог, – говорю я, – «Звездную ночь» можно было нарисовать куда круче.

– Я так и знал! – восклицает Брайен. – Если бы я был художником, мне бы крышу сорвало.

Мне надо за что-нибудь зацепиться, не считая его. Я хватаюсь рукой за ножку телескопа. Никто раньше не показывал мне ничего с таким энтузиазмом, даже мама. К тому же он сейчас как бы назвал меня художником.

(АВТОПОРТРЕТ: Бросаю в воздух пригоршни воздуха.)

Брайен подходит ко мне сзади.

– Так, а теперь следующее. Ты вообще с ума сойдешь. – Он наклоняется ко мне через плечо, опускает какой-то рычажок, звезды еще больше приближаются, и он прав, я схожу с ума, но на этот раз не из-за них. – Видишь Близнецов? – спрашивает Брайен. – Они в правом верхнем квадранте.

Я вообще ничего не вижу, потому что закрыл глаза. Все, что я хочу знать о космосе, сосредоточено сейчас на этой самой крыше. Я стараюсь придумать, как отреагировать, чтобы его рука осталась на этом рычаге, а он – рядом со мной, так близко, что я чувствую его дыхание на шее. Если я скажу «да», он, вероятно, сделает шаг назад. А если «нет», может, еще немного покрутит, и мы постоим так на минуточку дольше.