Владимир Дружинин - Тюльпаны, колокола, ветряные мельницы

— Понравились вам? — спросил я.

Мадам Клеманс помялась. Что это, никак она и меня боится обидеть?

— Я похвалила, — сказала она.

— Березовики, — говорит Петр Иванович. — Тут грибное место. Бельгийцам они ни к чему. Не понимают вкуса.

Как же действовал отряд?

Петр Иванович перечисляет взорванные склады боеприпасов, мосты, убитых оккупантов, захваченных мотоциклистов с штабными документами. Мак и совершали ночью большие переходы, нападали там, где враг меньше всего ждал их. Приказ центра гласил: тревожить фашистов, тревожить чаще, чтобы сковать здесь, на лесном фронте, как можно больше вражеских сил.

Мы прощаемся.

— Иван… Алексей… Степан… — Мадам Эстас Клеманс, по нашему Анастасия, старательно выговаривает русские имена. — Жаль, у меня нет фамилий, адресов. Может быть, у вас записано, мсье Пьер? Я бы очень хотела передать им привет. Сказать, что мамаша Клеманс их помнит.

Анатолия она не знала.

— Возможно, он был в другом отряде, — сказал Петр Иванович, когда мы тронулись. — Подождите, тут поблизости есть еще один человек…

До позднего вечера колесили мы по излучинам Арденн. В ущелье под гребнем леса фотографию Анатолия разглядывал хозяин бензоколонки — плечистый, в высоких охотничьих сапогах. Вздохнул, бережно вернул мне.

— Как будто он… Да, Анатоль, это точно. Он недолго был со мной. В скором времени ушел.

— Куда?

— На разведку, мсье. Их послали в Труа Пон, его и еще пятерых парней. Это в Великом герцогстве. Они не вернулись, мсье, к сожалению.

Точных сведений ветеран не имеет, но ему передавали: разведчики столкнулись с группой эсэсовцев и все до одного погибли. Значит, и Анатолий…

— Вам не верится, мсье? Знаете, и мне тоже. Он всегда говорил: я и в воде не тону, и в огне не горю. У вас в России такая поговорка, правда? Сколько раз мы думали — погиб человек! Однажды он пошел в деревню за продовольствием, и вдруг боши… Оцепили местность, обыскали каждый дом. Смотрят боши — из деревни выезжает на велосипеде кюре. Спокойно этак поднял руку для благословения. И проехал! Боши и подумать не могли, что в сутане — русский, партизан. До того натурально вышло у него… О мсье, — великий талант! Нет, не стану, не хочу утверждать, что его нет в живых.

Это все, что я смог узнать об Анатолии.

Случилось так, что водитель нашего автобуса, покидавшего Бельгию, включил радио, и я услышал песню. Голос был мягкий, неназойливый, без тени эстрадной бойкости.

— Жак Брель, — сказал кто-то из пассажиров. Люди заулыбались, как будто встретили друга.

«Плоскую страну» я уже заучил почти наизусть. Но мне не надоест эта песня, ставшая по своей популярности вторым гимном Бельгии. Брель поет:

Последняя строка — припев, она повторяется после каждого куплета все громче, все горячей.

За окнами автобуса — бельгийские фермы, бельгийские звонницы, и я еще раз убеждаюсь, в каком он тесном слиянии со своей родиной — Жак Брель, гордость Бельгии.

Я вижу его. Простое лицо, худощавое, по-молодому застенчивое. Складки озабоченного лба. Похоже, он постоянно бьется над каким-то вопросом. Это выражение не оставляет его, когда он поет. В сущности, он в то же время и беседует со слушателями, делится мыслями, чувствами. Иногда его голос снижается почти до шепота, — он как будто сомневается, просит совета. И как торжествует голос, когда решение найдено!

Брель поет. Плоская страна. Она с первого взгляда однообразна, спокойна… По нет, она вся в движении. Навстречу волнам Северного моря поднялись волны дюн. А зеленые холмы Бельгии — они словно вечный шторм. Равнина Фландрии гладкая, зато отчетливы колокольни древних соборов — ее единственные горы. А на них — морды каменных химер. Оскалившись, они рвут серую ткань низких облаков. Там один только дождь скажет вам «спокойной ночи»… Но приходят и другие дни, солнечные, синие, когда «Италия спускается по Шельде».

Речь подлинного поэта! Он сам пишет свои песни, их охотно издают.

В автобусе наверняка найдутся люди, которые с радостью рассказали бы мне о Бреле — где он родился, как начал петь. Но это не сенсационный успех «звезды», обязанный моде. О Бреле говорят с интонацией чисто родственной, — будто сами помогали ему уйти из отцовского дома в Брабанте. Уйти от денег, от сытной еды, от наследства, от картонажного отцовского предприятия, которое должно было стать его судьбой.

Увы, он вынужден жить в Париже, вздыхают бельгийцы. Ничего не поделаешь: Бельгия — маленькая страна, многим талантливым людям приходится искать работу за рубежом. К тому же Париж для южной половины Бельгии не совсем чужой. Поет Брель и по-фламандски, чем радует и другую половину сограждан.

Любовь Бреля к родине — неуступчивая, взыскательная. Ни себя, ни других он не тешит иллюзиями. У него есть враги, он прямо называет их, бичует.

Он ненавидит все показное, ханжеское. «Ханжи» — одна из лучших его песен. Здесь ханжи — в черных одеждах святош, под химерами собора. «Если бы я был богом и увидел их за молитвой, я сам потерял бы веру». В другой песне он с горечью говорит о людях, которые говорят друг другу «о стихах, ими не читанных, о любви, ими не испытанной, сообщают истины, не приносящие пользы».

Требование поэта к людям, к самому себе сжато выражено названием одной из песен — «Жить стоя».

«Смотри, как иные прячутся, едва поднялся ветер, сгибаются, боятся, как бы он не толкнул в схватку чересчур жестокую. Прячутся, бегут, опустив голову, от зарождающейся любви, прячутся в тени привычек, впитанных с детства. Опускаются на колени под тяжестью иллюзорных надежд, опускаются, чтобы прочитать молитву, хотя молиться уже поздно и нельзя вернуть свидания, которые не состоялись. Так неужели же невозможно жить стоя?»

Песня «Буржуа» ироничная, полна яда.

«Мы были голодны, бывало, сидели за пивом, пели господам, проходившим мимо: „Буржуа точь-в-точь как свиньи, они чем крупнее, тем уродливей“. А сегодня мы сидим за пивом вместе с господами и нам юноши показывают зад и поют: „Буржуа точь-в-точь как свиньи…“»

Брель велит каждому поглядеть на самого себя. «О чем ты мечтал в юности, какие смелые фразы произносил?» — говорит поэт-певец. Что же осталось от высоких идеалов? Многие ли сохранили их?

Боль Жака Бреля понятна. Мещанство в Бельгии матерое, обросшее жиром. Немалая часть рабочего класса подпала под его влияние, погрязла в копеечных интересах. Бельгийский пролетарий никогда не поднимался на баррикады. Выдающихся революционеров страна не выдвинула. Она оказалась в стороне от больших классовых боев, сотрясавших Европу.