Сара Уинман - Дивная книга истин

Почти каждую ночь она слышала чьи-то шаги перед домом, выходила с фонарем на крыльцо и порой заставала там Джека, который, покрывая брата, выдумывал какое-нибудь малоубедительное объяснение его задержке. Но в большинстве случаев она не заставала перед домом никого, ибо услышанные ею шаги перед дверью были всего лишь поступью Сомнения.

И вот однажды – какая неосторожность! – она впустила Сомнение в свой дом. Они вместе присели на постель, и она спросила Сомнение, что ему здесь нужно.

Ты сама знаешь, сказало Сомнение.

Но Джимми был послан мне судьбой, сказала она.

В ответ Сомнение издевательски взвыло, подражая голодным волкам.

Тогда зачем было меня впускать? – спросило оно. Знаешь, при других обстоятельствах мы с тобой могли бы неплохо поладить.

И оно, раскурив большую толстую трубку, откинулось на подушки и почесало свое брюхо с этакой ухмылочкой обольстителя.

Вон отсюда! – сказала Дивния. И чтобы духу твоего тут не было!

Она не хотела, чтобы дух Сомнения витал в этих стенах, – и тем более не хотела, чтобы его учуял Джимми, вернувшись домой поздно ночью.

Зима опустилась на пустошь, и дневной свет с трудом отвоевывал несколько тусклых часов в промежутке между ночами. В коттедже всегда стоял холод.

Дивния была неприхотливой и выносливой, но всему есть предел. Она заболела и постепенно превратилась в ходячий мешок с костями. Ее мама больше не приплывала к ней по ночам, потому что ландшафтом ее сновидений стало высохшее, мертвое речное русло. Она не могла расслышать звуки воды, даже когда заходила по колено в море. И она перестала купаться – разве что в глазах Джека, где отражались образы той Дивнии, какой она была прежде, и той, какой она могла бы стать. Временами это было так мучительно, что она просто не решалась посмотреть ему в глаза.

Она слишком обессилела, чтобы думать о какой-то другой жизни; ее былая отвага испарилась, и ее огонь угас. Ох, Джимми-Огнеборец, твое прозвище оказалось пророческим!

Но вот как-то среди дня, когда Джимми не было дома, в дверях появился Джек. Он прошел в комнату и сел за стол – бледный, сосредоточенный и напряженный, чем-то похожий на цаплю, когда та застывает, подстерегая добычу. И еле слышным голосом он произнес три заветных слова, которые изменили все. Как будто зима в один миг обернулась весной.

Это был я, сказал он.

И добавил еще три слова, дотронувшись до ее руки.

В твоем стакане, сказал он.

Я знаю, сказала Дивния.

Она взяла его лицо в ладони и крепко-крепко поцеловала. И Сомнение с тех пор больше не появлялось. Никогда.

Теперь Джек чаще приходил в их дом. Он снова начал улыбаться, поскольку горизонт его мечтаний вдруг оказался в пределах досягаемости. И он снова начал петь, особенно в присутствии Дивнии, которая теперь также выглядела оживленной и приободрившейся. Меж тем среди местных пошли пересуды об их подозрительно близкой дружбе, и вскоре уже сплетни вихрем закружили над округой. Птицы в гнездах задирали головы и топорщили перья, принимая этот вихрь за обычный ветер, но не видя тому естественных причин, пока их мимолетом не зацепило что-то вроде крепкой оплеухи. Что это было? – озадаченно спросил один дрозд у другого. Сам не пойму, ответил второй. И как мы могли это прозевать?

И как я мог это прозевать? – думал Джимми.

Он курил трубку и наблюдал за тем, как его родной брат поет сладкие песни его девушке. Внезапно он ощутил зыбучий песок под ногами и неумолимо наползающую тьму. Он вцепился руками в столешницу, а мрачная тень подбиралась все ближе, шепотом произнося его имя.

Выходи за меня! – в панике крикнул он Дивнии.

Тень приостановила свое продвижение.

Дивния посмотрела на Джимми.

Что это значит? – спросила она.

Что это значит? – прошептала тень.

Выходи за меня!

Тень застыла в неуверенности.

Дивния не смогла вымолвить ни слова.

Весь дом затаил дыхание, лишь громко тикали часы да трещали дрова в камине.

Выйти за тебя? – наконец переспросила Дивния.

Голос ее был сух, как обожженная глина.

Ты ведь этого хочешь, верно? Или у тебя есть идеи получше? – сказал он, в упор глядя на Джека.

Конечно, она выйдет за тебя, сказал Джек.

Он встал, подошел к брату, крепко его обнял и похлопал по спине, шепча поздравления и не решаясь взглянуть в сторону любимой, потому что их мечтам о совместной жизни пришел конец.

И той ночью, разгорячившись ромом, они втроем строили планы на будущее. Америка! Южная Африка! Австралия! Весь мир был в их распоряжении. Они могли отправиться куда угодно. Спрос и цены на олово упали, но корнуоллские горянки были востребованы повсюду, и все шахтовладельцы были готовы платить им хорошие деньги. Это был шанс выбраться в большой мир, и Дивния топила свою печаль, как топят слабого последыша из помета. Они поднимали тосты «За новую жизнь!», «За нашу новую жизнь в Австралии!», и Джимми даже прослезился на радостях, потому что пугавшая его тень исчезла, отправилась на поиски других бедолаг и неудачников. Видит бог, он был счастлив. Тьма отступила, оставила его в покое…

Да только она, понятное дело, никуда не исчезла. Просто в пьяном чаду и табачном дыму никто из троицы не сподобился посмотреть в угол тесной комнатенки. А мрачная тень все время находилась там.

На следующее утро вместе с рассветом вернулся и прежний страх. Он выполз из темного угла, подкрался к Джимми и покрыл его тело липкой холодной испариной. И этот страх лишил его дара речи. Джимми в молчании оделся, в молчании поел – то есть попытался хоть что-нибудь съесть. Все так же молча он сунул в карман спички, взял пакет с мясным пирогом, а затем, жестом позвав свою почти-что-жену, вышел из дома и зашагал в сторону шахты.

Тучи стелились над самой землей, жадно поглощая все живые краски и обесцвечивая вересковую пустошь. Дневной свет отчаянно пытался пробиться сквозь мглу, хотя в этой битве у него почти не было шансов на успех. Они присели на низкую каменную ограду, поджидая Джека. Тут она заметила, что Джимми бьет дрожь, и вложила веточку дрока в его носовой платок. Он был ей благодарен, ибо любая вещь из ее рук могла служить счастливым талисманом. Погода все ухудшалась, как и настроение Джимми, поскольку его брат так и не объявился. Близилось начало смены, он встал и направился к шахте. И только когда Джимми исчез из виду, боль согнула Дивнию пополам и слезы хлынули из ее глаз. Она рыдала и била себя по лицу на обратном пути до коттеджа, куда добралась уже обессилевшей и окровавленной. Перешагнув порог, упала на каменный пол и пролежала там, как в могиле, больше часа; и только деловитая возня мышей убедила ее о том, что она все еще находится на этом свете.