Олег Рой - Белый квадрат. Лепесток сакуры

Спиридонов ощутил, как оглушение, шок от известия уходят, уступая место новому чувству, неконтролируемой ярости. Ярость обжигала так, словно кто-то разверз ему грудную клетку и всыпал туда полпуда кайенской соли [34] Острая приправа, смесь соли и самого острого (кайенского) перца. . «Он слишком спокойно говорит об этом, – думал в тот момент Спиридонов. – Конечно, ведь это его страна победила мою, а не наоборот!» И, залпом опрокинув в себя саке, он попросил хриплым, каким-то чужим голосом:

– Оставьте меня, Фудзиюки-сама. Мне нужно побыть одному.

К его удивлению, доктор, обычно являвший собой воплощение тактичности, решительно отказался:

– Не могу. Быть одному вам сейчас категорически противопоказано.

– Почему это? – запальчиво взвился Спиридонов.

Фудзиюки спокойно принялся наливать новую порцию.

– Вы стали слишком похожи на японца, Викторо-сан, – ответил он. – В такой ситуации вы можете взять свой «наган», который так тщательно прячете, что никто не догадывается о том, что вы вооружены, и с этим оружием наделать глупостей. В лучшем случае убьете себя, но я слишком хорошо вас знаю и уверен, что этим все не ограничится.

Спиридонов сел, обхватив колени руками и сцепив пальцы.

– Хотел бы я знать, что бы вы делали на моем месте, – глухо пробурчал он.

Фудзиюки отвернулся.

– Когда я узнал о гибели жены и сына, я два дня не сходил с татами, – ответил он в тон Спиридонову. – А потом уехал в Европу. Но никакой Европы не было бы, если бы не дзюудзюцу.

– Простите, я не… – начал было Спиридонов, ошарашенный этим новым известием, но доктор перебил его:

– Это был всего лишь тайфун, – проговорил он, по-прежнему не глядя на Спиридонова. – Непредсказуемая и неумолимая сила природы, по непонятной прихоти смывшая в океан небольшую прибрежную деревушку. Такие маленькие трагедии постоянно происходят там, откуда я родом. Пока они тебя не касаются, ты не слишком-то о них думаешь, не слишком переживаешь, узнав, что такое случилось где-нибудь в другом месте… Чужая беда не трогает душу… – Фудзиюки поджал тонкие губы, глядя в никуда отстраненным взглядом. – Уверен, большинство европейцев, узнав о разгроме вашей эскадры, даже не почешутся, и совершенно напрасно.

Виктор пружинисто вскочил на ноги.

– Идемте в зал, – твердо позвал он. – Я не смогу нормально здесь находиться. Вы правы – я убью себя или еще кого-нибудь.

– Пожалуй, пойти в зал – это самое верное решение, – согласился с ним доктор, вставая. – Кажется, наступило время для самого главного вашего урока.

– Почему? – в спину ему спросил Спиридонов, выходя из палатки. – Почему именно сейчас?

– Сейчас ваша душа открыта, – по-доброму объяснил Фудзиюки. – Раньше мое обучение проходило через ваш разум, не задевая вашу личность, но теперь ваш гнев сжег стену, которой вы отгородились от мира. А чтобы понять суть дзюудзюцу, нужно держать душу нараспашку открытой.

Спиридонов испытывал странную смесь ощущений – горечь, гнев, стыд, чувство несправедливости, обиду… От выпитого саке он слегка захмелел, и потому все эти эмоции еще более обострились.

– Вы и впрямь полагаете, что сейчас хорошее время для получения новых уроков? – горько улыбнулся он, выходя из своей не то палаты, не то камеры. – Сейчас, когда моя Родина попала в такое аховое положение…

– Трудные времена – самое лучшее время, чтобы учиться, – подтвердил Фудзиюки. – На сытый желудок урок не усваивается. Чем хуже, чем тяжелей обстоятельства – тем больше возможность чему-нибудь научиться. К сожалению, мало кто понимает эту в сущности очень простую истину. Человек склонен уходить в свое горе, топиться в нем, как нежная дева в пруду.

– Неужели у вас вовсе нет сердца? – От спиридоновской «квартиры» до их зала для тренировок было рукой подать, так что пока Фудзиюки проговаривал свою тираду, они одолели все расстояние. – Как можно думать о чем-то еще? Ведь случилась беда!

– Да, беда, трагедия, катастрофа… – спокойно уронил доктор, входя в фанзу. – К сожалению, беды, трагедии и катастрофы – неотъемлемая часть нашей жизни… особенно если мы ничему не учимся. Когда приходит беда, в слезах мало проку. Надо собрать себя в кучу и подумать, как сделать так, чтобы более не допускать подобного. Мы не можем повернуть вспять время, мы не в состоянии вернуть тех, кого у нас забирает смерть, но мы можем защитить тех, кто еще жив, можем сохранить то, что еще не потеряли.

На краткий миг Спиридонов вспомнил про Акэбоно, но с досадой отмахнулся от этого воспоминания. Умом он понимал, что Фудзиюки кругом прав, – умом, но только не сердцем. Сердце его восставало, когда он слушал резоны из уст наставника. Он был не согласен с ними. И безадресный гнев в душе его постепенно обретал направленность; объектом гнева неожиданно стал учитель.

– Вам легко говорить, – глухо сказал Спиридонов, сбрасывая с плеч китель (он носил или японское кимоно, или форму без знаков различия, выданную ему японцами взамен его собственной; то, что от нее осталось после боя, было безжалостно исполосовано в ходе операции, спасшей ему жизнь… зачем вот только?). – Это не ваша страна незаслуженно терпит оскорбительные унижения…

– Незаслуженно ли? – прищурился Фудзиюки. – Простите, но мы разбили ваш флот не на рейде Кронштадта; по всем международным законам Цусимский пролив – территориальные воды Японии. Не Того прошел полмира, чтобы угрожать Санкт-Петербургу; думаю, поступи он так, результат был бы аналогичен. Разве что в плен бы он не попал, совершил бы сэппуку. Но это вопрос разницы культур, а не…

Он не закончил фразы, поскольку они со Спиридоновым были уже на татами. Он церемониально поклонился, и Спиридонов ответил на этот поклон. Внезапно он ощутил странную и какую-то постыдную радость. Будет поединок? Отлично! Он ничем не мог изменить того, что произошло в Японском море, но он мог выместить свой праведный гнев на том японце, что стоял сейчас перед ним. И не важно, что Фудзиюки за это время стал для него учителем, другом – сейчас не было Фудзиюки Токицукадзэ, сейчас перед ним на белом квадрате татами стояла Япония.

– Порт-Артур вам не принадлежал, – пробурчал Спиридонов все так же глухо, примериваясь, как бы половчее схватить Фудзиюки для броска. Он неплохо знал своего учителя, знал, что есть у него один едва заметный физический недостаток – из-за какой-то давнишней травмы правая нога слушалась его чуть хуже, чем левая. В предыдущих поединках Спиридонов никогда этим не пользовался, но теперь почувствовал, что вправе учесть это и этим воспользоваться. – Мы арендовали его у Китая на законных основаниях. И нам плевать, что вы считаете Китай своим задним двором. Возможно, для нас вся Маньчжурия – овин, а Монголия – гумно. Вам до этого нет дела, с чего бы нам должно быть дело до вас?