Олег Рой - Белый квадрат. Лепесток сакуры

Еще полгода назад Спиридонов при таких условиях бежал бы, не раздумывая, но, вероятно, уроки Фудзиюки что-то изменили в его характере. Ребячество и бесшабашность уступили место осмотрительности и рассудительности. «Умереть не штука, – думал тогда Спиридонов, – но умирать надо с пользой для Родины; а лучше вообще не умирать, а жить, дожидаясь нужной оказии. Да и не бросать же Акэбоно… Подождем; судьба изменчива, или, как говорит Фудзиюки, ян рано или поздно сменит инь. Авось выйдет и оказия». Для этой оказии у Спиридонова было все готово – он собрал небольшой тормозок с припасами на дорожку на двоих, по случаю раздобыл для себя и Акэбоно китайскую одежду и исхитрился аккуратно увести из арсенала револьвер системы «наган», доставшийся японцам в качестве трофея. Револьвер, правда, был неисправен, но Спиридонов, покумекав на досуге, довел его до ума. Труднее было обеспечить себя боеприпасами, но, когда он стал регулярно бывать в Талиенване, где у китайцев, кстати, был базар, то выменял себе на реквизированные у несколько пообросших запасами японцев продукты два десятка патронов и еще один «наган», порядочно раскуроченный. Его он использовал как источник запчастей. Масло для смазки стащил в зубоврачебном кабинете, какой, оказывается, был при госпитале. В российском полевом госпитале стоматолог был такой же дичью, как, к примеру, гаруспик. Оставалось лишь позавидовать вчерашним японским крестьянам – от зубной боли русский солдат лечился настоем черемши на водке, который помогал немного лучше, чем загов о р деревенской бабки, и то в основном как средство обеззараживания и местной, а чаще всего общей анестезии.

То есть, имея средства для побега, с побегом Спиридонов не спешил, ожидая, что после успешного прорыва второй эскадры во Владивосток и активизации куропаткинской армии японский тыл придет в замешательство, и тогда бежать будет легче, даже с Акэбоно. Его удерживала еще одна мысль – сбежав, он потеряет возможность брать уроки у Фудзиюки. Не тащить же его с собой волоком, право слово? А добровольно на такую авантюру его учитель не согласился бы ни за какие коврижки – Фудзиюки Токицукадзэ был не меньшим патриотом Японии, чем Спиридонов – России. Поразительно, но людям, любящим Родину, намного легче понять друг друга, хоть бы и находясь по разные стороны баррикад, хоть бы и глядя один на другого в прорезь прицела.

Поэтому весь тот день Спиридонов слонялся по госпиталю, удивляясь внезапному отсутствию начальства, не только его непосредственного, но и всего госпиталя в целом. Шестым чувством он ощущал: произошло что-то важное. Впрочем, что именно – догадаться было несложно. Либо эскадра Рожественского прорвалась к Владивостоку, либо дала Того генеральное сражение. Значит, новости будут, и будут скоро.

И новости не заставили себя ждать. После ужина в госпитале возникло какое-то оживление. Спиридонов все еще плохо понимал по-японски, но он не мог не заметить радости, охватившей персонал. Из услышанного он понял лишь, что речь идет о Того и что войне скоро конец. Но чему японцы так радуются? Ведь наверняка у Того с Рожественским состоялось кровопролитное сражение. Конечно, флот Японии был у своих берегов, где ему могли помочь около сотни миноносцев, а эскадра Рожественского была вымучена и измотана тяжелейшим походом через весь мир, через три океана. Однако у Того после потери под Артуром первоклассных эскадренных броненосцев «Хацусэ» и «Яшима» оставалось лишь четыре полноценных линейных корабля, да и те потертые в предшествующих боях, тогда как у Рожественского их было вдвое больше, причем четыре из них только-только сошли на воду и относились к тому же типу, что и второй по силе броненосец Артурской эскадры, «Цесаревич».

Несмотря на все эти рассуждения, Спиридонова охватило дурное предчувствие. Появившийся наконец Фудзиюки не только не развеял его, но и, наоборот, укрепил. Увидев учителя, понуро несущего к его палатке уже известный ему кувшин и чашки, Спиридонов все понял. Понял, но признавать отказался.

– Будет лучше, если вы все узнаете от меня, – с порога объявил Фудзиюки, не поздоровавшись.

– Я уже догадался, о чем речь, – ответил Спиридонов, стараясь сохранять спокойствие. – Просто так вы саке меня не поите.

Фудзиюки тяжело опустился на циновку. Обычно доктор двигался проворно, хотя был как минимум вдвое старше его (тогда Спиридонов не знал, сколько лет учителю).

– На Западе это называют «стереотипами», – сказал он, ставя на столик кувшин. – Устоявшиеся представления о чем-то, как правило, неверные. Про вас, рюси, говорят, что вы пьяницы. Наблюдая за вашими пленными, ничего подобного я не заметил. Пьете вы не больше, чем японцы или европейцы, и куда меньше, чем китайцы. Но поговаривают, что в трудных обстоятельствах в вашем народе принято выпивать с горя.

– Иными словами, весть очень горькая, – сказал Спиридонов, пока Фудзиюки наполнял чаши. – Что ж, нетрудно догадаться: Того победил Рожественского?

– Вы выпейте, – посоветовал Фудзиюки. И, когда Спиридонов, поморщившись, опорожнил чашку теплого сладковатого саке, добавил: – Не просто победил. Разгромил.

Виктор побледнел.

– Как это? – спросил он тихо. – Как…

– Из двенадцати вымпелов первого ранга [33] Фудзиюки считает только броненосцы и броненосный крейсер «Адмирал Нахимов», хотя к первому рангу в российском флоте относились также крейсера адмирала Энквиста. (Тем не менее оценка Фудзиюки с военно-технической точки зрения более точная, чем классификация МГШ, поскольку эти крейсера были совершенно непригодны для эскадренного боя, впрочем, как и три броненосца береговой обороны типа «Адмирал Ушаков».) погибло семь, – объяснил доктор. – Еще пять капитулировало.

– Ка… – До этого момента Спиридонов искренне считал, что выражение «слова застряли в горле» – не более чем поэтическое преувеличение.

– Не осуждайте их, – мягко попросил Фудзиюки, догадавшись, какой вопрос Спиридонов так и не задал ему. – У них не было возможности продолжать сражение. Эскадре Рожественского не удалось выбить из линии ни одного нашего корабля. К концу дня новые корабли были на дне, а против четырех броненосцев и восьми крейсеров ваши уцелевшие старые и сильно поврежденные корабли ничего не могли сделать.

– Не может быть… – Спиридонов чувствовал себя оглушенным, словно на него обрушилась и придавила собой гора; но в недрах этой горы, как в вулкане, разгоралось невыносимо-жгучее пламя гнева. – Фудзиюки, если это шутка… если вы морочите меня…

– Хотел бы я, чтобы это была шутка, – с намеком на усмешку ответил доктор, вновь наполняя чаши, и по выражению его лица Спиридонов внезапно понял – нет, не шутит, не морочит. Более того, Фудзиюки был искренне огорчен произошедшим. Он сочувствовал ему, сочувствовал своему врагу! – Увы, это правда. Раненый Рожественский и адмирал Небогатов у нас в плену. Не знаю, удалось ли какому-нибудь из ваших кораблей уйти в нейтральные порты. Я сам не верю, что такое возможно, но…