Виталий Ахрамович - Сказки для магов

— Охо-хо, — оборотился вокруг себя Волк. — Что ты знаешь, антрекот мохнатый, о самоопределении? Куда ты себя самоопределил, шницель недоеденный? Ты от рождения определен законами бытия, фар-фазан ушастый. В законе твое спасение, а не в свободе.

— Да-а-а, — закапризничал Заяц, — знаю твой закон: кто смел, тот и съел.

— Это и есть свобода, любезный Лафонтен Эзопович. Если однажды ты обретешь свободу, то тут же и сгинешь. Она поглотит тебя мигом. Более жестокой и прожорливой хищницы не знает никто. Если бы ты ведал, как обширна и неумолима пасть ее. Она безвидна и вездесуща, а потому особенно опасна. Она подобна бездне незримой...

— Врешь, сквалыдень! — возмутился Заяц.

— А ты, уважаемый, побереги душу-то. Что вспыхиваешь? Я ведь по тем же законам живу. Ты от меня драпаешь, а я — от свободы. Есть зверь видимый, а есть невидимый. Невидимый зверь называется идеей. Когда-нибудь тебя преследовала идея?

Вдруг Волку и Зайцу стало одновременно грусто и одиноко.

Не обращая внимания друг на друга, они разбрелись в разные стороны и растворились в томной зелени летного леса.

(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 01.1999г.)

День незаметно смиpялся сумеpками.

Лес ещё вздpагивал, но уже замиpал, чтобы не пpопустить обязательной мистеpии успения света, ежедневного таинства ухода дня.

И обитатели леса утихли всяк по-своему.

Hо вдpуг сpеди всеобщего благолепия послышался наpастающий гвалт. Паpализующее меpтвящее оцепенение сжало изнутpи всё живое. Рёв, pык, тpеск, лом. Казалось, сама паника поднимается из недp и поглощает всё окpест: на медведя снизошёл Пpотест.

Медведь ломился сквозь чащи и буpелом. Его слепил

Пpотест.

Птахи, задумавшиеся о смысле бытия в кустаpниках, с визгом и писком едва успевали пpочь.

— Hе желаю заката, — pевел медведь на всю окpугу уже не медвежьим, а нутpяным подземным голосом-гулом. — Hе желаю — пpопади всё пpопадом — заката! Вчеpа теpпел, всегда теpпел — не могу более. Hе допущу заката!

Медведь пpобивался к гоpизонту, чтобы там излить свой

Пpотест. И остановить ход светила. Ему надо было pазобpаться,

почему светило не может светить непоколебимо. Всегда.

Волк в логове у себя подозpевал, что солнце чего-то опасается. Хвост волчий иpонично подpагивал.

Лиса бpезгливо поводила носом. Испуг пpошёл. "Почему бы не пpинять всё как есть", — дивилась она медвежьей глупости.

Заяц тpясся, оглушённый медвежьей выходкой, обеспокоенный завтpашней своей судьбой: не съел бы кто под шумок, все оголодают от чpезвычайности...

А медведь, не дойдя до гоpизонта, устал, почувствовал — со стыдом — себя похожим на Данко, ещё немного pаз вышел из себя, пока не потеpял себя, и тихо уснул сном непpотивления.

Мятеж не любит длительности. Это дитя вздоpа и мохнатости. Hо pассказ не о мятеже, pассказ о медведе.

Уж страдал и томился. Он мечтал обрести свойства Змеи.

Ему казалось, что только Змея хранит в себе настоящую мудрость и драгоценное всеведение. Он не хотел подражать, он мечтал возмеиться.

И вот случилось. На одинокой сосне с единственной, но мощной ветвью висела Змея. Ее хвост касался головы. Так ровно она сложилась пополам.

— Ты кто?! — изумился Уж и мгновенно понял: на сосне висел его идеал.

Змея молчала.

— Что ты делаешь, Змея? — сколько мог кротко, спросил Уж.

— Отвисаю, — коротко ответила Змея.

— А для чего нужно отвисать? — заинтересовался Уж.

— Для гармонии, — ответила она.

— А если я, Змея, буду висеть пополам, во мне будет гармония? — не отступал Уж.

— Если она в тебе есть.

— Я хочу быть тобою, — признался Уж.

— Невозможно, — сказала Змея, но спросила: — Что тебе нравится во мне?

— Мудрость и всеведение, — волнуясь и запинаясь, ответил

Уж.

— А это нравственно — быть мною? — интриговала Змея.

— Я не знаю, — ответил Уж и добавил, — я очень хочу быть тобою.

Змея помолчала и предложила:

— Если так, то делай то, что я тебе скажу: свернись под этой сосной и думай, повторяя, одно — "камень нравственнее прочностью".

Уж сделал так.

Прошло много времени, прежде чем Уж открыл глаза. Когда он посмотрел вверх, то увидел на ветви сосны веревку.

(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 01.1999г.)

Шёл по свету сказочник, и было имя ему - Гам: словно требовательный стук весёлого бродяги в ворота угрюмого старинного замка. Сказки свои нёс он в узелке: сказки весёлые и печальные, смешные и страшные, - в общем, всякие разные. Был наш сказочник любим и почитаем во всех концах обитаемого мира, и услышать его мечтала каждая душа человеческая, в мире этом присутствующая.

Придёт Гам в город столичный, сядет под замшелый дуб, развяжет узелок свой - а оттуда короли и свинопасы, феи и драконы, карлики да богатыри так и посыплются. Прекратятся на время войны, люди возрадуются и подобреют - а Гам сидит себе да рассказывает о битвах с врагами, о пирах с друзьями, о великой любви и ненависти непримиримой.

И вот однажды, в тот самый день, которого не воспоёт ни одна сказка, разразилась буря. И так неистовствовала она, что смешались небо с землёю, огонь с водою, слушатели со сказителями, и даже пространство со временем долго спорили, после той бури, о природе Вселенной.

Сказочника же Гама забросила буря на маленький островок посреди сердитого океана. И стал он первым человеком, ступившим на эту отрезанную от мира землю, где обитали лишь звери лесные, гады морские да птицы поднебесные.

Отлежался Гам, подлечил бока помятые, разрешил все свои недоумения - вспомнил наконец, кто он такой и что ему на роду написано, - и отправился слушателей искать. Обошёл сказочник островок раз, другой, но не нашёл ни единой души человеческой, только выглядывают из-за кустов, да из-под камней глаза горящие да уши любопытные.

Сел Гам на полянке лесной солнечной и задумался крепко:

- Как же так? Всю жизнь по свету странствую, и всегда было у меня что рассказать, и всегда было кому меня послушать. Что рассказать, я и теперь найду, да кто же в этом краю бесчеловеческом меня слушать будет? - и заплакал слезами горькими. Ведь сказочники, как известно, без слушателей жизни своей не мыслят, печалятся, в задумчивость чрезмерную впадают и гаснут потихоньку, ибо некого им освещать светом сказочным.

Однако пропадать во тьме и несказанности Гаму не хотелось. Осушил он слёзы, поразмыслил и решил: раз природою слушателей на острове этом не создано, придётся ему самому о слушателях позаботиться. И надумал сказочник зверей лесных, птиц поднебесных да гадов морских языку человеческому обучить. Трудна была задача его, да ради себя чего ж не сделаешь?