Атанас Мандаджиев - Старт

Дара постукивает по камере Слава, а камера щелкает, щелкает…

Девушка в альпинистском снаряжении, на левой руке бечевка, свернутая узлом, жесты Дары — мальчишески-угловатые — она бесподобна!

Здорово бы она выглядела в немом фильме: всевыражающая пантомима: — Буратино, Хитрый Петр и Дон-Кихот вместе взятые!

Нимало не смущаясь. Дара продолжает:

— «Где у тебя, — спрашиваю, — тут дисциплина запрятана? Вынь, покажи, может, меня перевоспитаешь!» А он: «Сегодня не могу». А я: «Ты что, муха на липучке?! «Тут какой-то серый встревает, с мышиными глазками: «Значит, бывают и женщины-альпинистки?» Тут я даю им жару! «Естественно, бывают. За отсутствием настоящих мужчин!..» Серый никак не отцепится: «Я против такого бессмысленного риска!» И тут я выдаю: «Если мы не равны мужчинам, то будем хотя бы против них!».

Но группа не переносит даже малейшей фальши. Группа, как еж, оборачивается всеми иголками к болтливой Даре:

— Не отвлекайся! Основное!

Гротеск уже не смягчает нас, уже воспринимается как диссонанс. Не пародийные выдумки нам сейчас нужны, а объяснение необъяснимого.

Обмануть ожидания группы — это почти измена! Раздраженная собственным бессилием, Дара сбавляет тон:

— Ладно! Значит, я спрашиваю Деяна, в чем же дело наконец! И знаете, что он отвечает? «Невозможно!» А когда-то, помните, учил: «Вычеркните это слово!» «Вычеркиваю тебя со всех скал!» На этом я с ним покончила… Слышу, Серый — за моей спиной: «Плоская, как линолеум, под дверь можно пропихнуть!» Думает, меня это задело!.. И как только Деян выдерживает на этом чердаке?!

— Опять у него новое открытие! — Вожак силится придать своему голосу убедительность.

Нетерпеливый Бранко подхватывает:

— Все никак не откроет цветной телевизор!

— Балки он подпирает, чтобы крыша не рухнула! — сердито заключает Дара.

Если бы не низкий чердачный потолок, чем бы мы измеряли высоту горного простора? Если бы не смог, как ощутили бы чистоту воздуха?

Высоко, в снежной белизне открываются стройные плечи горных хребтов.

Снежная безбрежность.

Высота раскрашивает наши лица в цвет здоровья.

В группе шестнадцать человек. Шагаем решительно, со свежими силами. И чем выше мы поднимаемся, тем дальше уносится гребень горы. Проходим мимо пирамидки, сложенной из камней, уже присыпанных пушистым снежком.

Шедший впереди Никифор уступает место следующему и, пережидая нас, чтобы встать последним, замечает, указав на пирамидку:

— Знак Деяна!

Это напоминание — не без умысла. Тучей нависло над всеми нами отсутствие самого старшего, самого опытного…

«Отсутствие ощутимей присутствия!» — теоретизирует Асен.

Найден, вожак, впереди. Дара обращается к Мерзляку:

— Ну а ты что думаешь?

Тот поднял ворот и отвечает уклончиво:

— Начальник не разрешил ему отпуск за свой счет…

Дара все еще радуется тому, что нагнала нас, что она больше не одинока в горах, и выкрикивает почти весело:

— А я предпочитаю оплачиваемый отпуск! Но уж если не выходит, приходится брать за свой счет!

Никифор становится последним в цепочке. Он наконец-то нашел повод напомнить Даре о дисциплине:

— Ты — сплошное нарушение! — Никифор указывает на ее отклоняющиеся от прямой линии следы.

— Нет, это вы, дисциплинированные, — сплошная аномалия природы! — препирается Дара.

За насмешками кроется первый слом общего радостного настроя. Отдаленный сигнал тревоги, который мы силимся одолеть в себе самих. Чем дальше мы углубляемся в горы, тем сильнее ощущается отсутствие Деяна. Наши короткие отрывистые фразы так или иначе касаются его. Ведь он организовывал и сплачивал нас. Без него группа расслаивается на отдельные враждующие между собой кучки.

Только Слав, оператор, счастлив отсутствием Деяна.

— Повезло тебе! — бросает Мерзляк.

Слав как раз щелкает голову цепочки:

— Когда-то должно и мне повезти!

Вожак словно почувствовал, что его снимают, он оборачивается и грозит оператору пальцем.

Вообще никто из нас не позволял ему снимать. Сущность альпинизма — в бегстве от посторонних взглядов, в смелости для себя, а не на показ! Оператор снимает украдкой, стараясь, чтобы мы не замечали.

Вот и теперь он склонился над камерой, будто поправляет:

— Что-то не ладится!

— Гляди, как бы ты сам не разладился! — Насмешник подгоняет его, чтобы не отставал.

Насмешник, наш радист, смотрит на часы:

— Пора!

Мы останавливаемся. Поудобнее прилаживаем одежду, пристраиваем груз. Что-то мешает, трет, кашне душит — сейчас все можно поправить. Сейчас мы как бы отделены от одежды и рюкзаков, а когда идем — словно бы срастаемся с ними.

Радист надевает наушники:

— Итак, что сообщить?

Голос его комично подскакивает, словно кузнечик. Привычка смешить нас уже превратилась в черту характера.

Вожак произносит нарочито самоуверенным тоном:

— Группа в полном составе следует по заданному маршруту!

Слав сияет:

— Ровно шестнадцать человек!

— С тобой — минус три! — Насмешник выжидает, пока мы утихнем. — Один должен тащить камеру, а другой тебя — вниз!

Оператор хохочет, ведь эти шутки — знак его сопричисленности к группе.

Насмешник включает рацию. Дыхание его, как ватным тампоном, окутывает микрофон.

— Эль-Зет 23. На связи Орловец! Как слышно? Группа в полном составе следует по маршруту. Направление — Гребень. Направление — Гребень. Прием! — Он нажимает кнопку. — Вас принял! Да… Да… Принято! Конец!

Должно быть, там хохочут. Уже сам голос Насмешника звучит как анекдот.

— Что ответили? — спрашивает вожак.

Насмешник прячет наушники и микрофон:

— Что они могут ответить? «Все идет нормально! Доброго пути!» Пошли теперь! Все согласовано!

— Что-то мне вчера дурной сон приснился! — раздается нарочито беспечный голос Суеверного.

Горазд тотчас хочет показать свое презрение к предрассудкам:

— Лучше уж молчи! Не то вернуться придется!

Но Поэт уже весь — трепетное внимание.

— Что за сон? — Он всегда обо всем готов выспрашивать.

Последние в цепочке навострили уши. В прозрачном стеклянном воздухе голоса звучат неожиданно звонко.

— Деян мои ботинки спрятал, не отпускает меня. — Суеверный все еще переживает свой сон. — Я ищу, ищу, ругаю его. И в конце, чтобы не запоздать, отправляюсь босиком…

— Ну и как? Дошел босиком до Памира? — прерывает Насмешник.

Памир… Крыша мира. Мы до боли тоскуем по нему. Памир!.. Это название — наш символ, наше заклятие. В нем — все, пока несбывшиеся надежды, стремления, в нем — наши разочарования…

«Никакая человеческая группа не может обойтись без своего Памира, который сплачивает и возносит в облака», — это Асен рассуждает про себя.