Атанас Мандаджиев - Старт

Ты озабоченно склоняешься над саженцем…

Ботинок вожака упирается в снег. След за следом сажает он. Что-то проклюнется из этих следов?

Наша цепочка углубляется в горы. Скользко. Все реже роняем слова. Все короче. Только на Дару ничто не действует.

— Всю ночь снег шел! — Она, единственная из всех, оглядывается вокруг.

Мы смотрим только прямо перед собой. Что-то предчувствуем, но не осознаем. В Поэте кристаллизуется наше настроение, оно ищет выхода:

Поэт — медиум, транслятор наших смутных ощущений. Чрезмерная жизненность Дары размывает, прерывает течение этих невидимых волн.

— Снег еще даже не улегся как следует! — громко замечает она.

Никто ей не отвечает, будто и не слышит ее. Пушистые снежные пласты, наметенные с ночи, поглощают наши шаги. Мы словно и не существуем. Безмолвие — отклик на нашу инстинктивную тревогу. Общее молчание людей и природы утешает даже нашу сорви-голову Дару.

Мы невольно прислушиваемся внимательнее к своим шагам. Снег свежий и крошащийся от мороза. Снег-шептун. Он словно хочет нас предупредить о чем-то своим неуловимым шепотом.

Запыхавшийся вожак останавливается. Снег под ним смолкает. И в этом внезапном молчании таится какой-то тревожный сигнал. Вожак — опытный альпинист, понимает язык снега. Одним лишь взглядом, обращенным скорее вовнутрь, к своим собственным чувствам, он оценивает опасность. Вершины гор нависают снаружи и изнутри — в нас самих.

Но твердым шагом вожак Найден затаптывает тихие снежные предупреждения. Упрямо шагает вперед. Нет, он не поддастся этим недомолвкам природы. Любой ценой осуществится задуманное.

Кипящий энергией и юной силой Горазд менее других вслушивается в намеки снега. Пожалуй, сила опасна для своего носителя: она притупляет почти неуловимую утонченность восприятия. И кроме того, Горазд влюблен. Настоящий глухарь на токовании! Горазд исключает малейшие колебания:

— Теперь или никогда!

— Отсюда — на Памир! — кричит нетерпеливый Бранко.

— Погода ухудшается! — замечает Суеверный.

Асен спешит подкрепить свои сомнения цитатой:

— Девиз японских альпинистов: «Вернись, чтобы пуститься в путь!»

Но Дара и мысли не допускает о возвращении, а может быть, это все — ее пристрастие к противоречиям:

— Вот еще один откажется, и все пропало! Целый год нормы сдавали!..

— Целый год прошел напрасно! — дурачится Насмешник.

Ему все позволено. Но нам-то нельзя принимать всерьез его слова.

Никифор, замыкающий, отвечает за правильное движение группы. Самолюбивый, он вычисляет нормы, достижения, минуты отдыха и все вписывает в блокнот. Для него единственное доказательство энтузиазма — колонки цифр. Он ободряет нас сзади, словно подгоняет:

— С каждым шагом здесь мы приближаемся к Памиру!

— А Памир отдаляется от нас! — хихикает Насмешник.

И каждый начинает ощущать какую-то неодолимую решимость. Мы должны идти. Почему? Чтобы выполнить задание? Нет, вовсе не это наш главный двигатель. Есть другое, необоримое чувство… Если уж мы тронулись в путь, мы уже не можем вернуться.

Нам все тревожнее, и сменяем все чаще. Сменяем первого вторым.

Погода ухудшается. Тучи наплывают на гребни гор. Давит плечи.

Вожак, из последних сил прокладывавший первопуток, остановился, едва переводя дыхание. Он проявил почти нечеловеческое упорство. Он решил, что если он — вожак, то должен во всем опережать остальных.

Он мучительно вглядывается вперед. Горы все более замыкаются сами в себе, словно отказываются принимать нас. Открытое лицо Найдена преображается в немое отражение горы: непроницаемое дышащее неизвестностью. Он оборачивается к группе. Никто не останавливается, дожидаясь его решения. Мы шагаем, не сбавляя шаг. Мы приближаемся.

Вожак отстраняется, оступается в глубоком снегу, выжидает. Цепочка не меняет своего равномерного ритма. Мы держимся за этот ритм, как за некую внешнюю опору. Шагаем, глядя прямо перед собой. Вот сейчас пройдем мимо него, обойдем, как порушенный ствол.

Только Деян, которого на самом деле нет, кажется, согласен с остановкой вожака. Пустота между вторым и третьим как бы задерживает общее движение. Но скоро и они нагонят нас.

Этот упрямый, согласованный, ритмичный ход дает толчок тому, кто шел следом за Найденом. Человек выходит вперед и начинает прокладывать первопуток. Вожак переводит дыхание, пережидает всех, испытующе вглядывается в наши лица.

Лица, лица, молодые лица людей, решивших идти до конца.

Лицо Насмешника — страшно серьезное и от того еще более смешное. Во всяком случае, от своего чувства юмора он не отступит.

Лицо Деяна, которого нет. Лоб пересекла озабоченная морщина. Стареющее лицо. Он не отступил бы от чувства ответственности. Если бы был здесь…

Лицо Горазда, всеми своими чертами сосредоточенное на Зорке, которая ступает следом за ним. Он умрет, но не отступит.

Детское личико Зорки полускрыто капюшоном. Влюбленные не думают об отступлении.

Профиль философа Асена — заостренный, странно направленный вовнутрь. Нечеткий. Должно быть, сомнения, страхи, противоречивые мысли разъедают философа, подобно мошкаре, — мелкие, неприметные. Но чтобы одолеть себя, он отступит последним.

Задумчивое лицо Поэта. Нет, он не отступит. Звание поэта обязывает!

Румяное, почти мальчишеское лицо Бранко. Такой и во сне не отступит, лишь бы доказать, что он настоящий мужчина.

Закаменелый профиль Скульптора. Волевой подбородок. Нет, не отступит, чтобы после не стыдиться перед другими и перед самим собой.

Сердитая физиономия Мерзляка. Не поддастся, хоть и будет мерзнуть, согреваемый лишь мыслью о том, что не отступил!

Восторженные черты Слава, оператора. Не жалеет ли он о том, что его все-таки не заставили возвратиться? Поздно! Уже нет пути назад. Впрочем, занятый красотами пейзажа, он и не ощущает опасности.

Замкнутость молчальника Рада. Он все утратил. Терять ему больше нечего, нечего бояться. Он не отступит.