Иван Арсентьев - Преодоление

Безделье кончилось с того часа, как появился Хвалынский со специалистами. С ними прибыла группа газоспасателей. Посовещались на ходу и — распоряжение: поднять трубы и произвести лубрикацию скважины. Иными словами: заглушить ее пробкой из ветоши, пропитанной цементом и жидким стеклом, и тем самым перекрыть выход газа по пластам.

Легко сказать, но трудно вытащить полтора километра труб, да к тому же не лебедкой, как обычно (двигатели выключены), а тракторами — тягачами, которые будут работать вдали от опасной газовой зоны. Чертова работа, а что поделаешь?

И вот, надев маски, буровики разобрали талевую систему подъема труб, перебросили через кронблок трос и срастили его еще с двумя тросами, чтоб были длиннее, один конец прикрепили к паре тягачей, а другой — к элеватору. Подвесили ручной ключ, открыли на скважине плашки превентера и — погоняй!

Чтоб тягачи, чего доброго, не сковырнули вышку, Середавин поставил сигнальщиков — махал с флажками, сам же, не отходя ни на шаг, показывал попутно рабочим-монтажникам, где заново ставить котельную, куда перетащить будку, как разместить аварийные емкости.

Домой не уехал никто. Первая смена, усиленная аварийной командой, начала подъем труб, а вахта Карцева, позавтракав хлебом с колбасой и запив кипятком, завалилась в будке спать.

На глаза Хвалынскому попался Искра-Дубняцкий, задерганный массой дел, не терпящих отлагательств. Положив замусоленный блокнот на колено, он что-то озабоченно писал.

— Ветошь для лубрикации где? — стремительно ухватил его за плечо Хвалынский.

— Ветошь? — уставился на него Искра-Дубняцкий. — Какая ветошь?

Хвалынский нахмурился:

— Вы что, Федор Семеныч, газку хватили?

Тот проглотил слюну и поглядел страдальчески вверх. Казалось, сейчас он упадет на колени лицом к востоку и воскликнет по-арабски: «О, аллах акбар!» Но к востоку лицом он не упал и не по-арабски, а по-русски жалобно воскликнул:

— О, Петр Павлович! Разграничьте же функции. Ветошь — это же не по моей части. У меня — железяки. Неужели некого больше послать?

— Послать? Послушайте, Федор Семеныч, — ответствовал Хвалынский с раздражением, — я был бы вам чрезмерно признателен, если б вы избавили меня от неприятной необходимости послать вас самого к…

Хвалынский наклонился к низкорослому начальнику базы и прошептал что-то на ухо. Аргумент, видать, оказался настолько убедительным, что Искра-Дубняцкий уже через минуту передавал по телефону в Нефтедольск на склад к Валюхе распоряжение обеспечить доставку ветошного материала для аварийных работ.

Наступила ночь, звездная и холодная. Два дальних луча прожекторов прорезали ее синеву, обнажили пологие бугры, серебром обрызгали вышку от основания до кронблока. Резкие тени пересекли место, куда бросали навалом вытащенные трубы. Участок буровой, залитый голубоватым светом, преобразился. Щиты ограждения сломаны и свалены в кучу, возле мертвых машин копошились люди в противогазах. Издали они казались ряжеными, сбежавшими с маскарада.

Отдохнувшая вахта Карцева поднимала трубы и пускала их с грохотом по наклонному мосту. Слышались сигнальные предостерегающие удары по металлу, скрип блоков и между ними моментами — отдаленный стонущий гул тягачей. Они утюжили взад-вперед поле, то натягивая, то опуская канат. Многотонная масса труб постепенно вылезла на поверхность.

Все так же сипели грифоны и вздрагивала земля: в недрах ее бурлили могучие, неподвластные воле людей тектонические силы.

Так прошла вся ночь. Наконец турбобур наверху. Теперь дело за лубрикацией. Нужно загнать на дно скважины «поросенка» из полусотни старых ватников и штанов, доставленных расторопной Валюхой, загнать и продавить раствором тампонажного цемента, чтоб закупорились все трещины в глубине, чтоб исчезли с лица земли проклятые грифоны.

Барахло полетело в устье скважины. Его трамбовали шестами, обломками досок вперемешку с цементом. Опять быстро присоединили заливочную головку, и агрегаты, стоящие на безопасном расстоянии, нажимая раствором на «поросенка», погнали его вглубь.

— Стоп! Норма! — скомандовал голос, по расчетам которого заканчивали раствор.

Карцев, оттянув с ушей маску, осторожно прислушался: не затихают ли грифоны? Нет, дуют. Свистят как ни в чем не бывало.

Потянул рассветный ветерок, лучи прожекторов пожелтели. Шоферы, прикорнувшие в кабинах после бессонной ночи, зашевелились. Послышался гул моторов, и машины потянулись на заветренную сторону.

Выйдя из газовой зоны, Карцев снял маску. Лицо красное, распаренное, в потеках грязи. Шалонов протянул ему сигарету. Закурили с такой жадностью, что сигареты исчезли в три затяжки. Карцев полез за следующей и обнаружил в бездонном кармане куртки какой-то сверток. Что такое? Помнится, ничего туда не клал. Развернул и выпятил удивленно губы: в бумаге оказалась краюха хлеба и горсть дорогих конфет, в другом кармане — кусок вареной курицы.

«Гм… Я спал, а кто-то адресом ошибся», — решил Карцев и крикнул своим:

— Эй! Кто сунул мне в карман вот это?

— Что? О-о!

— Вот это да!..

— Нет бы мне подсунуть! — глотнул слюну Маркел.

— Ну, раз хозяина не находится, будем считать — бог послал… Раздирайте, хлопцы! — сунул Карцев свертки Шалонову.

Тот снял каску, вынул нож и принялся делить на всех. Присели в кружок. Карцев опять подумал, кто же тот «бог» заботливый, что помнит о нем? Степанида? Не может быть. Саша? Так она не появлялась. Странно… Может, на самом деле кто-то ошибся? Вот будет номер!

Маркел, хрустя куриными костями, ворчал:

— Наишачились с этим «поросенком», как самосвалы… За такую работу пятьсот на двоих полагается…

— К поросенку хрен полагается, — не удержался от каламбура Шалонов.

Карцев успокоил Маркела:

— Директор обещал спецпитание. Будем получать в связи с вредностью производства.

— Это в ресторан, что ли, повезут?

— Ага… Бифштексы по-английски, спаржа и шампанское в серебряном ведерке…

— Эх-хе-хе! — вздохнул Шалонов и, бросив в степь обглоданную кость, продекламировал экспромт:

Маркел насмешливо хмыкнул и передразнил:

— «Злая воля… проклятая доля…» Да тебя из бурильщиков дрыном не вышибешь!

— Уж чья бы мычала… Тоже мне критик! — огрызнулся Шалонов.

— А что, не прав я? Врешь ради красного словца, чтоб складнее было…

— Вот прицепился, репей! Это не вранье, а поэтическая вольность, шурупишь? А еще, да будет тебе ведомо, существует треп — ирония. Это когда говорят одно, а подразумевают совершенно противоположное. Например… — Шалонов подумал секунду и закончил: — Один Алмазов, понюхав газу, стучал об стенку умной головой…