Иван Арсентьев - Преодоление

Затяжная оттепель… Распутица.

По дороге, исходя ревом, ползли два тягача. Один тащил за собой вагончик на полозьях, другой — прицеп, полный бочек с бензином. Это пробирались в Венеру разведчики Хвалынского. Они ехали из Нефтедольска, где пробыли два дня на обширном деловом совещании, посвященном ликвидации газового выброса.

Как от камня, брошенного в воду, долго бегут круги, волнуя тихую заводь, так и от аварии в Венере пошла раскатистая зыбь, нарушающая привычный порядок жизни.

Откуда только не понаехали специалисты! Каких только способов и средств не предлагали, начиная от колокола — сборника газа и кончая подземным атомным взрывом.

Естественное дело: авария нешутейная.

На совещании, однако, было принято предложение самих разведчиков, а именно: пробурить две наклонные скважины к аварийному стволу и через них задавить фонтан водой и цементом. Работа, что называется, снайперская. Промахи исключаются.

На обе наклонные сразу же назначили свободные бригады Бека и Середавина, но вышек запасных ни в конторе, ни в тресте не оказалось. Не было поблизости и воды. Все это предстояло изыскивать, раздобывать, подвозить.

Перед самым отъездом на место стало известно, что с вышками вроде что-то наклевывается, только тащить их далековато, поэтому начало работ будет зависеть от умения вышкарей Широкова.

Холмистая равнина долго прятала от глаз речку Пожненку. Но вот и она, лентяйка степная. Ты погляди, разошлась-то как! Не узнать. Того и жди, из берегов выйдет. Несется как чумная, взъерошенная шугой, конопатая от плеска дождя. Вздулась, словно на дрожжах, подпирает под бревенчатый настил моста.

Тягачи остановились, из вагончиков высыпали люди. Кожаков, вытягивая с причмоком ноги из густой грязи, направился к мосту, за ним потянулись остальные. Навстречу — телега, запряженная парой косматых лошаденок.

— Здорово, хозяин! Откуда? — крикнул Кожаков.

Телега остановилась. Пожилой возчик приподнял со лба шапку, посмотрел на незнакомых, поздоровался. Едет он из той деревни, что виднеется за речкой.

— Как дорога?

— И-и-и… — махнул тот рукой. — И не спрашивай! Бездна бездну призывает…

Угостившись сигаретой из пачки, протянутой Карцевым, возчик поинтересовался:

— А вы, извиняюсь, «то будете?

— Мы-то? Хе! Кого ж холера понесет в такую погоду, как не бурильщиков!

— Как мост? — спросил Кожаков.

— Ничего… Бревна, правда, шатаются, а так — ничего… Ездим.

— Что же, двинемся, товарищи, помаленьку…

Водитель трактора с прицепом положил руки на рычаги, прицелился поточнее в прорезь между перил, и гусеницы глухо загрохотали по настилу. Вот он уже на той стороне, ловко вскарабкался по крутому глинистому берегу и только на самом верху забуксовал. Следом двигался второй сцеп с вагончиком, впереди него шагал Середавин. Добрались уже до середины моста, и вдруг бревна стали с грохотом расползаться. Заскрежетало железо. Серьга, соединяющая трактор с вагончиком, отломалась, и двигатель заглох. Из будки, застрявшей по ту сторону пролома, выскакивали люди, их размытые силуэты замельтешили среди сизых спиц дождя.

И в этот момент разноголосый крик ударил в уши Карцева. Он мигом оглянулся и ахнул: у буксовавшего на подъеме прицепа открылся задний борт. Бочки с бензином сыпались и, кувыркаясь, катились на мост. Гулкие удары, звон, брызги грязи.

Середавин, оставшись один по ту сторону пролома, заметался: прямо на него неслась с нарастающей скоростью бочка. Все видели: свернуть ей некуда, она размозжит, расплющит Середавина. Позади него в проломе бурлила вода. Спасения не было.

И тут глазом не успел никто моргнуть, как стоявший ближе всех Карцев, точно трамплином подброшенный, прыгнул к Середавину и со всего маху двинул его в плечо. Это был поистине акробатический прыжок. Середавин как подкошенный полетел через перила. Карцев за ним. Он почувствовал еще, как утором бочки черкануло ему по сапогу, и тут же черная ледяная вода обожгла, завертела, понесла.

Карцев вынырнул, схватил воздуха. Рядом мелькнул замасленный полушубок Середавина. Яростно загребая, Карцев рванулся к нему, поймал за рукав, и бурлящая пучина поглотила обоих. Руки утопающего судорожно сцепились на шее Карцева, он дернулся, пытаясь освободиться, но было поздно: Середавин железным грузом потянул его на дно.

«Пропал…» — мелькнула у Карцева расслабляющая мысль, и он, уже задыхаясь, хватая ртом воду, в последнем отчаянном усилии изловчился и ударил Середавина коленом в пах. Руки Середавина разжались. Карцев вынырнул, держа его за ворот полушубка, ударил еще раз кулаком в переносицу, и тот совсем обмяк. Вода несла обоих к мыску, по берегу бежали люди, размахивая руками, кричали. До мыска оставалось рукой подать. Карцев бешено работал ногами, его силы иссякали, судорога сводила мышцы.

Вдруг ударился коленом обо что-то твердое. Под ногами была земля, но он уже выдохся, упал, и сразу стало все безразлично и спокойно…

Карцев очнулся и застонал от режущей боли: скребут! Кожу сдирают с живого! Льют в горло какую-то дрянь. Страшный холод. В полутьме испуганные лица. Узнал Бека. «Хак! Хак!» — шуровал тот по волосатой груди Карцева шершавой рукавицей, точно стругом. Из-за стенки вагончика — приглушенный голос Кожакова:

— Как там Карцев? Дышит?

— На все завертки! Летчик… Их сызмальства отпевают. А Петр Матвеич дышит?

— Травит вовсю! Нахлебался…

— Промыло, значит, мозги…

Дальнейшее помнилось Карцеву смутно: закутывали, поили водкой и кипятком, везли… Одно ощущение оставалось четким: зажатая намертво в кулаке какая-то мокрая штуковина.

— Да брось ты к дьяволу это барахло! Зачем оно тебе сдалось? — напустился на него Бек.

Только тогда Карцев поднес к глазам руку, увидел почерневшие ногти и… полворотника от середавинского полушубка. Как ему удалось разорвать крепчайшую овчину, сообразить он так и не смог. Одно знал: заставь самого сильного человека повторить это — вряд ли получится.

Карцев засмеялся и окончательно пришел в себя.

В Венере, исхлестанный веником в жаркой бане, пьяный от водки и пережитых волнений, он лежал на койке под Степанидиной периной. Тут же у изголовья — Степанида с чашкой пахучего липового чая, напротив — лохматые седые брови Леонида Нилыча, за дверью — знакомые голоса товарищей. До чего же, черт побери, прекрасно быть больным! Покойно, тепло, хорошо. Хорошо потому, что после встряски чувствуешь жизнь еще полнее, воспринимаешь ее как чудесное воз награждение. Хорошо, что рядом друзья, в которых ты открыл совершенно неожиданные черты. Хорошо от сознания, что потрудился для людей и люди беспокоятся о тебе. Нет, хорошо быть больным…

А Середавин?