Дмитрий Евдокимов - Добрые времена

Тот чуть не захлебнулся пивом, медленно поставил кружку на стол и начал наливаться кровью.

— Ты что сказал?

— То, что слышал!

— Неужели ты думаешь, что я из-за этого ушел с завода?

— Говорят, ты заявил, что голодать теперь не будешь...

— Ах, вон что, — протянул Петров. — Ну, говорил. Но я же совсем другое имел в виду. Во-первых, зарплата у меня здесь почти в два раза выше, чем в цехе, а во-вторых, питаюсь я здесь по себестоимости. С разрешения руководства треста. Ясно? Премиями не обижают опять-таки.

— Тогда прости, что нехорошо подумал, — открыто сказал Роман.

— Ладно, прощаю! — хлопнул его по плечу Аркадий. — Я же помню, что на комитете ты за меня был.

— А на Ладу и Женьку обижаешься?

Петров вздохнул:

— Сначала зверски обиделся. А потом остыл, думаю, что они правы были. Действительно, к Людмиле по-скотски относился. Но опять-таки они же ничего не поняли. Я не потому, что скотина. А потому что люблю ее очень. И ревную к каждому столбу. Понятно?

Роман встал:

— Ну, я рад, что у тебя все в порядке.

— Как Лада там? Скоро наследника ждете?

— Скоро!

Аркадий весь засиял:

— И мы ждем. Представляешь, будет такой рыжий, как я.

...Утром в редакции Роману сообщили радостную весть.

— Дуй в литейку, — сказал Самсонов, — твой крестник стал Героем. Так что надо интервью. Из областной газеты уже звонили.

Головкин встретил Романа отнюдь не радостно. Кряхтел около очередной формы, не глядя в сторону корреспондента.

— Виктор Иванович! Поздравляю! — прокричал ему Роман.

— Спасибо! — устало сказал Головкин, отбрасывая плиточку и садясь на край формы. — Думаешь, рад?

— Конечно!

— Ну, если честно, то рад! Но это ведь какой груз! На всю жизнь!

— Почему?

— Испытание почетом — это самое трудное. Вот тебе недавний пример. Участку заливки в прошлом году присвоили звание коллектива коммунистического труда. За дело присвоили. И дела отличные, и дисциплина. А что потом? Потом в этом году сняли. Как это получилось? Очень просто. Один прогулял, другой запил. Раньше бы стружку сняли. Теперь нельзя. Участок-то коммунистический! Неудобно шум поднимать. Замяли. Дальше хуже — дисциплина падает, план наперекосяк. А все молчат. Ну, и достукались — участок хуже других стал. Понимаешь, зачем рассказываю? Нельзя человеку предел ставить. Остановился — и сразу вниз пошел! Вот и стал я Героем. Почетно, хотя, думаю, что можно это звание по крайней мере сотне рабочих с нашего завода дать. Ну ладно. Выбрали меня, значит, и нужно быть Героем. Всегда! Чушь? Нет, очень нелегкое это дело!

Головкин взял кисточку, махнул другой рукой Роману и снова взялся за форму.

Ладу забрали в больницу раньше времени. Врачей встревожило ее повышенное давление. Роман прибегал каждый вечер, приносил ей копченую колбасу, что Ладе запрещалось категорически. Но ей «так хотелось». Лада вообще капризничала. Как-то вечером раздраженно заявила:

— Ну что ты каждый вечер шляешься?

Роман обиделся и на следующий день не пришел, хотя сердце екало. Он убежал из редакции утром, после планерки. У окна стояла полная женщина и сурово смотрела на него:

— У, злыдень! Довел жену до слез!

Тут же из окна показалась заплаканная Лада.

— Ты почему не приходил?

— Но ты же сама сказала...

— Мало ли что я скажу. Чувствовать должен! Колбасу принес?

И вот наступил тот счастливый день. Утром, когда Роман прибежал, его прогнали.

— Увезли в родильное. Приходи после обеда.

Он пришел грустный домой. Не находил себе места. Лежал, пытался читать, но не мог. Наконец снова поплелся в больницу.

— Где ты шляешься? — крикнула суровая женщина. — Получай записку!

«Ромочка, все в порядке. Сын. Вес три с половиной. Рост пятьдесят. Целую!»

Он ворвался в квартиру Крутовых.

— Сын! У нас родился сын!

Роман поднял на руки и расцеловал тещу. Та неожиданно заплакала.

— Зоя Петровна! Вы почему плачете? Неужели не рады?

— Рада! — всхлипнула женщина. — Только бы не было войны...