Марта Кристенсен - Башня на краю света

Кто же ему поможет, если не она… Нет-нет! Об этом даже думать нельзя. Надо сейчас же подняться наверх и позвонить в интернат — вот что ей следует сделать. Или фрёкен Лунд. Да нет, фрёкен Лунд не имеет теперь к ним никакого отношения. Тогда той, другой. Молоденькой девушке, у которой такой испуганный вид и с которой так трудно разговаривать. А может, это с ней самой трудно разговаривать?

— Да отопри наконец дверь, — приставал сын. — Мы договорились, что он зайдет за мной сюда. Не могу же я без конца торчать здесь, любой кому не лень может забрести в этот проклятый подвал и обнаружить меня, понимаешь ты это?

— Сейчас, — сказала она, беспокойно переминаясь с ноги на ногу. — Сейчас, Джимми, но это не годится. Тебе надо быть в интернате.

— Черт побери. Что мне, силой отобрать у тебя ключи?

Она испуганно попятилась. Это он может. Он выше и сильнее ее.

— Сейчас, сейчас, — пробормотала она и добавила в тщетной надежде, что, может быть, удастся его уговорить, если только увести его домой — А ты не хочешь подняться наверх?

— От тебя требуется только одно — открыть дверь. Я ненадолго.

Кто-то с детской коляской спускался по лестнице в подвал. Она как раз нашаривала в сумке ключи, да так и застыла с ключами в руках, прислушиваясь к стуку колес по ступенькам и шумному испуганному дыханию — то ли его, то ли своему собственному. Шаги отдалились, коляска была водворена на место в какой-то кладовке, потом шаги снова приблизились и наконец затихли на лестнице.

— Да отопрешь ты дверь? — шепнул он.

Она кивнула, да, конечно, и отперла.

Он нырнул было в кладовку, но тут же вернулся, выдернул из петли висячий замок и сунул в карман.

— Буду уходить, защелкну.

— Боже мой, ты боишься, что я тебя запру?

— С тебя станется, — спокойно сказал он и сел на старую плетеную корзину, втиснутую в угол вместе со стулом без одной ножки и шаткой этажеркой.

— Так ты не станешь звонить и сообщать обо мне, да?

Она помотала головой, плохо сознавая, что делает и что означает этот ее жест.

— Имей в виду, если позвонишь, ты меня больше никогда не увидишь.

Слова, прозвучавшие как приговор, до того не вязались с его детским лицом, гладкой кожей щек и испуганными глазами, впору улыбнуться, но ей было не до смеха. А он без всякого перехода попросил:

— Может, принесешь мне чего-нибудь поесть? Я голодный.

Это-то она могла обещать ему, хотя бы это.

— Но, Джимми…

Он нетерпеливо помотал головой.

— Кстати, если они меня схватят, я убегу снова, так что это напрасный труд.

И чуть позже:

— Ты иди. Мне здесь хорошо.

Чего уж хорошего, сидеть в кладовке на старой корзине. Нет, не могла она оставить его здесь, все в ней протестовало против этого.

— А твой приятель, я его знаю?

— Ну откуда тебе его знать? — искренне удивился он. — Просто мы с ним оба решили бежать. Он парень что надо, можешь мне поверить. Ему почти шестнадцать.

Это ничуть ее не успокоило. Ни то, что он парень что надо, ни то, что ему почти шестнадцать. И она спросила, не особенно рассчитывая на ответ, как же они себе представляют, куда они теперь направятся.

— Неужели не понимаешь, что этого я тебе не скажу.

— А может, ты вернулся бы в интернат, Джимми, так было бы лучше. Ты…

— Долго ты будешь стоять тут и разговаривать, кто-нибудь ведь может зайти. И не беспокойся ни о чем. Я же сказал, что скроюсь, как только мой приятель раздобудет денег.

— Украдет? — вскрикнула она и испуганно осеклась.

— Тише, мать, — шикнул он на нее. — По-твоему, можно куда-то податься без денег? Не волнуйся, ему просто надо увидеть одного человека, тот ему должен.

Вот этому она при всем желании не могла поверить.

— Иди-ка ты домой, а то отец небось уж гадает, куда ты делась.

— Его, наверное, нету, — рассеянно сказала она.

— А если он дома, что тогда?

Да, конечно, он прав. Надо подняться наверх, выяснить, дома ли муж, если его нет, она вернется в подвал и уведет Джимми с собой. Она уговорит его подняться с ней, накормит, а там, глядишь, и вообще уговорит. Да, уж она постарается.

— Ну ладно, я пошла, — сказала она и не двинулась с места, глядя на своего беспокойного ребенка с озабоченно наморщенным лбом.

— Насчет поесть не забудешь?

— Не забуду. А ты меня дождешься?

— А как же! Я ведь сказал.

— Ну хорошо.

Она притворила за собой дверь кладовки и медленно поплелась к выходу. Мужа не должно было быть дома, господи, хоть бы его там не оказалось, но разве когда-нибудь ее молитвы были услышаны!

— Давно пора, черт возьми, — проворчал он, отворачиваясь от окна, у которого стоял, глядя во двор. — Чем, скажи на милость, ты занималась в подвале все это время? Я уж хотел спуститься посмотреть, что там такое.

— Я встретила одну знакомую, — объяснила она, удивляясь собственной находчивости. — Она просит меня зайти посмотреть ковер, который она только что купила. Схожу после обеда.

— А зачем тебе на него смотреть?

— Ей хочется показать мне его.

— Очень странно. По-моему, у тебя нет здесь ни одной знакомой.

— Почему же, есть, — возразила она, чувствуя сама, как это странно, что кому-то захотелось что-то ей показать. — А теперь я поскорее приготовлю обед, чтобы не задерживать тебя, — поторопилась она отвлечь его от опасной темы.

— Что значит «не задерживать»? Что у тебя на уме?

— Да ничего. Просто обычно ты после обеда уезжаешь…

— А если я никуда не поеду, что тогда?

— Ничего, Аксель.

Ну почему? — нервно билось у нее в груди. Что же это такое? Почему он сегодня не в городе, как обычно? Почему именно сегодня он должен быть дома?

— Может, тебя не устраивает, что я дома?

— Ну что ты! Это прекрасно, ты же сам знаешь. Дай-ка мне пройти, и я займусь обедом.

Он стоял, загораживая вход в кухню, и подозрительно разглядывал ее, но, видно, ему и самому его подозрения показались смехотворными, потому что он вдруг запрокинул голову и громко расхохотался.

— Нет, ей-богу, это уж слишком. Давай готовь обед, это тебе больше подходит.

Надо поскорее приготовить обед. Поскорее. Но руки и ноги плохо повиновались ей. Да и из чего его приготовишь? Сколько дней прошло с тех пор, как он в последний раз являлся домой к обеду, и постепенно она отвыкла регулярно готовить. Сидя одна дома, она частенько обходилась чашкой кофе и парой бутербродов. К счастью, в холодильнике стоит миска отварной картошки в мундире и кусок вареной колбасы. Колбасу она отложила для Джимми. А картошку можно поджарить и залить парой яиц. А потом надо сделать бутерброды для Джимми. Только бы муж не высунулся из комнаты, пока она будет этим заниматься.

Она стала чистить картошку. Пальцы не слушались, нож то врезался слишком глубоко, то соскальзывал с картофелины. И тут зазвонил телефон. Это было как удар между лопаток, от которого падаешь ничком, и она уронила сразу и нож и картофелину и застыла как парализованная.