Марта Кристенсен - Башня на краю света

Последнее время Ханнибала не видно, в школу он больше не ходит, он уже взрослый и плавает юнгой на одном из каботажных суденышек. Но сегодня он свободен от вахты и получил увольнительную. Он стоит, поджидает тебя у ворот школьного двора, и ты тотчас замечаешь по его виду, что он чем-то взволнован и ему не терпится с тобой поделиться.

Мы спускаемся в бухточку Пунтен — здесь произошли кое-какие изменения: «разбойничьей пещеры» в подвале старого пакгауза больше не существует, но Ханнибал нашел себе новое убежище, гораздо лучше прежнего, на чердаке одного лодочного сарая тут же, неподалеку.

— Посмотришь, Амальд, какая у меня там красотища. Но только сперва дай мне слово держать язык за зубами — чтоб никому ни гугу про то, что увидишь! Обещаешь?

Ханнибал поглядывает на тебя этак с форсом.

— Понимаешь, Амальд, какое дело, у меня там девушка сидит, невеста моя, я с ней недавно обручился! Девчонка, я тебе скажу, шикарная! Зовут Вестой. Она сидит, меня дожидается, и я тебе сейчас ее покажу, но только не вздумай потом с нами торчать, глянешь на нее и живенько смывайся, договорились?

В треугольной чердачной каморке не продохнуть от едкого сигаретного дыма. Веста сидит на чем-то вроде кушетки — Ханнибал соорудил ее из сдвинутых вместе ящиков, накрытых новеньким половиком. Увидев, что Ханнибал пришел не один, Веста вскакивает и набрасывается на него:

— Да ты что, Ханнибал, зачем ты его-то с собой приволок?

— Тише, тише, не кричи. Это мой лучший друг, верный до гроба, да вдобавок родня мне — двоюродный брат.

Лицо Весты проясняется и добреет; Ханнибал подсаживается к ней и начинает щекотать ее под мышками, а она смеется, повизгивая от приятности.

Веста старше Ханнибала, ей уже скоро шестнадцать лет. Она долговязая и худенькая, с мелкими красивыми зубками, заставляющими тебя вспомнить мертвую голову, про которую Старый Поэт сказал, что это голова девушки.

— Веста, покажи-ка ему твои глаза!

Веста раскрывает глаза во всю ширь — один глаз у нее синий, а другой карий.

— Ну что, Амальд, ты когда-нибудь такое видал? Ясно, не видал, таких глаз больше ни у кого нет, только у нее. А вот, погляди-ка!

Ханнибал вдруг рывком задирает на Весте свитер — он подскакивает вверх, точно штора, которую дернули за веревочку, но Веста так же быстро стягивает его вниз, толкает Ханнибала коленкой, и тому приходится отнять руки. Оба они хохочут — покатываются со смеху.

— Ничего, Веста, он все равно видел! Правда ведь, Амальд?

— Что я видел?

— Да ну тебя, не прикидывайся!

Веста сидит с закрытыми глазами, приоткрыв рот — у нее сил больше нет смеяться.

— Ой, ну ладно, Амальд, уходи, ты и так уже долго сидишь, правда, Ханнибал?

— Да, Амальд, уходи, а то Весте хочется поскорей…

Ты не слышишь, чего хочется Весте, потому что она, обхватив голову Ханнибала, зажимает ему рот рукой.

И ты второпях выскакиваешь на улицу и минуту стоишь, ослепленный солнцем и яркими бликами на воде и потрясенный, ошеломленный увиденным. Потому что ты и правда видел, хотя все произошло так мгновенно, что будто ничего и не было. Ты все-таки успел их увидеть: два живых шара с красными пятнышками посредине.

— Эй, Амальд! — раздается веселый голос у тебя за спиной. Это Харриэт, рыжеволосая веснушчатая дочь Числителя, она улыбается тебе, выставив крупные зубы. — Ты что, ждешь Ханнибала?

— Нет.

Она тычет большим пальцем вверх, указывая на чердачное окошко сарая.

— Но ты у него был? Не знаешь, Веста сейчас там?

Глаза у Харриэт темные, зеленовато-синие, как бериллы. Ты ошеломленно смотришь на ее груди, которые выпячиваются под вязаной жакеткой. Они у нее больше, чем у Весты.

— А, Амальд? Ты чего не отвечаешь?

— Угу.

— Чего «угу»?

— Там.

Харриэт с добродушным удивлением покачивает головой, улыбаясь тебе берилловыми глазами.

— Господи ты боже мой, до чего у тебя чудной и потешный вид!

И она мчится дальше.

Проходит некоторое время — полмесяца, быть может, месяц.

Темные зимние дни накануне солнцеворота, у тебя в комнатушке, как и в душе твоей, какой-то тягостный полумрак-полусвет, раздирающая двойственность: с одной стороны, мучительная внутренняя смута, порождаемая растущим неверием в милосердие и всемогущество Бога, доходящая порою до открытого сомнения в его существовании, с другой же стороны, жадное влечение к соблазнам этого мира, к манящим чудесам взрослой жизни, к распаляющим воображение мистериям любовной страсти.

И вот в один прекрасный день с тобою приключается опять одна из этих чисто внешних, в сущности обыденных и заурядных, историй, которые тем не менее запоминаются как экстраординарные и знаменательные события, надолго сохраняющие свою важность.

Суббота накануне сочельника, вечереет. Ханнибал собирается в свое тайное убежище на чердаке лодочного сарая.

— Амальд, идем со мной, у нас для тебя кое-что есть!

— Что у вас есть?

— А вот увидишь.

— Нет, ты сперва скажи что! У Весты что-нибудь?

— Нет, при чем тут Веста, говорят тебе, идем!

— Да ну, мне что-то неохота.

— Эх ты, неохота, просто ты еще маленький и трусишь — так и скажи!

Чтобы тебя заклеймили как труса — ну нет уж, и ты плетешься следом за Ханнибалом, полный тревожных предчувствий, но одновременно в сердце у тебя будто горит и буйно брызжет искрами бенгальский огонь.

В тесной чердачной каморке темно, хоть глаз выколи, но из темноты слышится фырканье и хихиканье, кроме Весты, здесь определенно есть еще одна девушка, а может, и несколько.

Ты стоишь в нерешительности на верхней ступеньке узкой лестнички, растерянный и смущенный. И вдруг чувствуешь, как кто-то хватает тебя за руки и тянет к себе — это не Ханнибаловы грубые лапы, а чуть влажные гибкие девичьи руки, они упорно пытаются вытащить тебя наверх из люка. На миг мелькает мысль о бегстве, но нет, ты не решаешься вырваться из этих тонких настойчивых рук и, была не была, переступаешь порог — сердце гулко колотится, дыхание перехватило.

Но тут Ханнибал зажигает рождественскую свечку, из темноты выступают лица, тени расправляют широкие крылья на корявых досках наклонной стены, и негромкий, но веселый и торжествующий трехустый смех приветствует твое появление — смех Ханнибала, Весты и Харриэт, это ее руки вытащили тебя из люка в полу. Она улыбается тебе ласковыми берилловыми глазами.

Ханнибал сидит на самодельной кушетке, обхватив Весту за талию.

— Ну вот! А теперь можно потушить, нам такой яркий свет ни к чему!

Он задувает свечку.

— Харриэт, ты уж его приласкай, а то он знаешь как боится темноты!

— Ничего он не боится! Правда ведь, Амальд?

И ты чувствуешь дыхание Харриэт у своего уха. Ее руки у себя на шее. Ее шепчущие губы у своей щеки. Терпкий запах ее волос. Легкое прижатие ее груди к своей куртке. Слышишь ее сюсюкающий голосок — она говорит с тобой, как с котенком или ягненком.