Марта Кристенсен - Башня на краю света

Ну и кончилось тем, что ты со сладостным чувством жалости в сердце, хмелея от безудержных надежд, шмыгнул в лодочный сарай и словно в угаре стал взбираться вверх по узкой чердачной лесенке…

Ханнибал был один.

Он сидел на кушетке, понурив голову и раскорячив ноги, с потухшей сигаретой в зубах. На столе стояла зажженная свечка, пламя ее трепетало от ветра, задувавшего в открытый люк, и гигантская тень Ханнибала в неистовстве металась по косой стене.

— Да закрой же люк, вот болван!

— А они еще не пришли?

Никакого ответа.

— Но сейчас ведь уже больше восьми.

Молчание. Лишь слышно, как волны плещутся о берег.

— Как же так, а я думал…

— Дурак ты набитый, потому и думал!

Ханнибал закурил сигарету, подобрал ноги, лег и принялся пускать в потолок облачка дыма.

Потом он заговорил, медленно, осипшим и бесцветным голосом, как будто ему безразлично, дойдут до тебя его слова или нет.

— Понимаешь, Амальд, Харриэт ладно, она просто кошка блудливая, и вдобавок соплячка, школьница, ну и дьявол с ней, плевать мы на нее хотели. Можешь только радоваться, что не успел с ней обручиться, это бы просто дурость была. А вот Веста — это дело другое, она уже взрослая девушка, и мы с ней (тут голос Ханнибала слегка дрогнул)… мы ведь с ней кровь смешали, как тогда с тобой, помнишь!.. Но только, Амальд, я тебе рассказываю все как есть, потому что верю, что ты мне настоящий друг и не проболтаешься.

Долгое молчание. Шум волн. Вдалеке всплески воды под ударами весел. Еще дальше — слабые звуки музыки из танцевального зала Общества Трезвости.

Ханнибал приподнимается на локте и сквозь клубы дыма неподвижно смотрит в мигающее пламя рождественской свечи.

— Знаешь, куда они отправились? Догадаться не трудно. На танцы. Ясно тебе? А сюда приходить они и не собираются. Сюда они больше никогда не придут.

— Ну почему, с чего ты взял?..

Ханнибал жестом прерывает тебя.

— Веста сама мне сказала. Амальд, ты тайну хранить умеешь?

— Да.

— Тогда я открою тебе свою распроклятую тайну: между мной и Вестой все кончено. Она заходила сюда вчера вечером — то есть она даже наверх не поднялась, стояла внизу и кричала через люк, что между нами все кончено и мы расстаемся навечно. А знаешь почему? Потому что она без памяти врезалась в одного матроса с «Нептуна». Он там помощник кока, поваренок. Я его хорошо знаю. Свистун и задавака. И к тому же мозгляк. Я бы ему с одного удара голову в живот вогнал, да я, может, так и сделаю. Или взорву их обоих!

Ханнибал швырнул на пол дымящийся окурок и придавил его башмаком. Потом сел опять на кушетку и, мрачно понурившись, спрятал лицо в ладонях. Слышно было, как он тихонько хлюпал носом. Внезапно он вскочил, словно принял наконец бесповоротное решение. Взобравшись на кушетку, он достал из-за стропила под скатом крыши продолговатый сверток, упрятанный в старый мешок. Это была петарда.

— Она у тебя еще цела?

— Конечно.

— И там внутри настоящий порох?

— А то что же, черт дери! Или я, по-твоему, враль и хвастун?

— Да нет, Ханнибал, но…

Ханнибал отрывисто засмеялся, горько, без улыбки.

— Вот уж никогда не думал, что от этой штуки не поздоровится ей!

— Как это не поздоровится, Ханнибал? Ты что, правда решил ее взорвать?

— Взорвать? Кого, Весту? Сегодня, сейчас? Вот сказанул, ну и балда же ты!

— Но ведь ты говоришь, что ей не поздоровится! Это же твои собственные слова!

— Мои слова? Что ты, да я бы никогда не смог ничего такого сделать. Я ведь ей зла не желаю. Я ей желаю только добра.

Ханнибал сидит с петардой на коленях и поглаживает грозную бомбу ласково, как котенка.

— Нет, знаешь, честное слово, я ей совсем зла не желаю, ни вот столечко, даже с ноготочек. Только добра!

— Ну и как же теперь, Ханнибал?

Ханнибал снова становится на кушетку и осторожно засовывает петарду на прежнее место.

— Я и ему тоже зла не желаю. Этому, поваренку-то. Я им обоим желаю только счастья.

Ханнибал опять сидит на кушетке, уткнувшись лицом в ладони.

Молчание и странные, придушенные всхлипывания.

Потом он снова поднимается и, воздев руки, с угрозой потрясает кулаками. На лице его в этот миг — старая, привычная мина атамана.

— Понимаешь, Амальд, мой единственный верный друг! Человек, который стоит перед тобой, — он мог бы, если б только захотел, разнести в клочья, стереть с лица земли их обоих, да что там их — весь этот Дом собраний Общества Трезвости, где они сейчас танцуют и веселятся, даже не подозревая… Но он этого не сделает, потому что никому не желает зла, ни одному человеку! Смотри же, Амальд, не забудь мои слова. Когда я умру, когда я, может, буду уже лежать на дне морском, тогда ты вспомни, что я тебе сегодня сказал. Обещаешь?

— Да, Ханнибал, обещаю.

— Ну хорошо, Амальд, спасибо. А теперь идем отсюда. Пошли!

— Куда?

— Пошли-пошли!

Веселая танцевальная музыка и многоголосый гомон несутся из открытых окон освещенного Дома собраний Общества Трезвости. В тени у крыльца двое пьяных по очереди прикладываются к бутылке.

— Сюда, Амальд!

Ханнибал залез на изгородь, с которой можно дотянуться до стрехи небольшого сарая и, раскачавшись, вскарабкаться на его крышу. Отсюда хорошо видны окна переполненного танцевального зала. Мы лежим на животе, спрятавшись в сухой зимней траве, лежим, как в засаде, затаив дыхание, и смотрим. Танцующие пары одна за другой проплывают мимо распахнутых окон. Почти все здесь нам знакомы — все, кроме заезжих матросов. Но ни Весты, ни Харриэт не видно.

Ханнибал (шепотом):

— Их здесь вроде и нет, а? Небось уже ушли и амуры разводят. Ой, нет! Гляди-ка, вон они!

— Где?

— Да на крыльце же, черт возьми! Вон, видишь, вниз спускаются!

Ага, теперь и ты их заметил в толпе снующих вверх и вниз парней и девушек: всё верно, Веста и Харриэт, каждая со своим матросом. Сойдя с крыльца, они на минуту останавливаются. Матросы угощают девушек сигаретами. Лицо Харриэт в ярком свете вспыхнувшей спички, берилловые глаза!..

Ханнибал (сдавленным, шипящим от сдерживаемой ярости голосом):

— Вот, полюбуйся на них, каковы стервозы! Нет, ты погляди на Весту-то, прямо из кожи вон лезет, сука гулящая!

Веста со своим поваренком, взявшись под руки, поспешно скрываются в потемках.

Но Харриэт — с нею не так-то все гладко, она не хочет идти со своим матросом, она упирается, вцепившись рукою в изгородь.

Сердце колотится и трепещет, готовое выпрыгнуть у тебя из груди. Нет, Харриэт не хочет. Он ее тянет, а она не поддается…

Но увы, она все же поддается. Матрос крепко ухватил ее под руку, и она за ним идет, не пытаясь больше сопротивляться, бессильно мотая головой… точно тростник, клонящийся под порывами ветра.