Ивайло Петров - Облава на волков

Перед рестораном двое мужчин, остановив Горанова, заговорили с ним. Мишона их узнала — тоже торговцы, как и Горанов. И тогда ей пришло в голову швырнуть деньги ему в лицо прямо здесь, на улице, на глазах его коллег и всего честного народа. Она порвала ленточки, скреплявшие пачки банкнотов, перемешала банкноты в сумке и подошла ближе к трем торговцам. Изменив голос, она сказала, что хочет что-то передать господину Горанову, но в гуле толпы он ее не услышал, а другой принял ее за попрошайку и отстранил рукой. Тогда она подошла вплотную, вытащила из сумки горсть банкнотов и сунула их в лицо Горанову, а он отвернулся. Двое других смотрели на нее, вытаращив глаза. Тогда она швырнула ему в лицо еще одну горсть банкнотов, еще и еще, пока пальцы ее не нащупали дно сумки. Нырнув в толпу, она забежала в какой-то подъезд, сняла с лица платок и с противоположного тротуара стала наблюдать, что происходит. Толпа плотным обручем окружила троих мужчин и вытаскивала у них из-под ног разлетевшиеся банкноты. Торговцы пытались вырваться из обруча, кричали, угрожали, но на них навалилась вся улица, их мяли, давили, пробирались у них между ног. Мужчины и женщины валились друг на друга, вопили, топтали и душили один другого, и если кому-нибудь удавалось схватить банкнот, другие набрасывались на него и отнимали или гнались за ним по улице. Прибыла целая рота полиции, но и полицейские, увидев валяющиеся на земле банкноты, кинулись их подбирать, и таким образом свалка стала еще яростней. Толпа разошлась только к полуночи, и тогда Мишона увидела, что старик Горанов лежит на тротуаре словно мертвый. Полицейские подняли его и отвезли в больницу.

Вернувшись домой, Мишона увидела, что в сумке у нее остались еще банкноты. Она пересчитала их — около пятидесяти тысяч — и очень удивилась тому, что Горанов, пусть даже он был сказочно богат, готов был такой дорогой ценой скрыть от общества своего незаконного внука. Она думала, что выбросила все деньги, а раз у нее осталось пятьдесят тысяч, значит, Горанов дал ей не меньше двухсот. На другой день она поехала в Софию, остановилась в гостинице и отправилась в контору Чилева. Она знала адреса многих торговых фирм, с которыми Горановы вели корреспонденцию, но пошла к Чилеву, поскольку его контора была ближе других к гостинице. Чилев был оптовик, экспортер зерна, кож и древесины, поддерживал с Горановым деловые связи и часто бывал в его конторе. Мишона сказала ему, что месяц назад ушла с работы и теперь приехала в Софию учиться в университете, но средств у нее маловато, так что она хотела бы и работать и учиться. Чилев рекомендовал ее одному своему родственнику, тоже торговцу, тот взял ее на работу, она нашла себе квартиру и с тех пор стала жить в Софии.

Провинциальные, а за ними и столичные газеты долго писали о кровопролитии на главной улице областного центра, добавляя все новые и новые подробности, но имя женщины, бросившей в лицо торговцу Горанову триста тысяч левов (позже сумма эта выросла до полумиллиона), не называлось, поскольку никто ее не опознал. Горанов лежал в больнице с переломанными костями, жизнь его была в опасности, но и он молчал из страха опозорить свою семью и свою фирму. Чилев, как и прежде, заезжал по делам к молодому Горанову, который возглавлял теперь контору отца, и узнал в тамошних торговых кругах, что Мишона состояла с Горановым в интимной связи, но внезапно с ним порвала и ушла из фирмы. Чилев часто заглядывал к ней, держался очень любезно и как-то пригласил ее домой на ужин. Она приняла приглашение и застала в его доме чету Сармашиковых. Из разговоров, которые велись за столом о происшествии со старым Горановым, она поняла, что вниманием, которым эти люди удостоили скромную служащую, она обязана их любопытству, при этом их интересовали не столько подробности скандала, сколько то, как же эта женщина могла бросить на улицу столько денег, и еще, конечно, откуда она их взяла. Про саму женщину они особенно не расспрашивали, поскольку были почти уверены, что это Мишона. Сомнения их развеялись окончательно, когда и она пригласила их в гости и они увидели, что она живет в роскошной квартире в центре города, чего простая служащая никогда не могла бы себе позволить, не будь она богата, при этом не просто богата, а не будь она миллионершей, коль скоро она в порыве гнева, ожесточения или мести позволила себе швырнуть на улицу полмиллиона. Так она начала играть роль миллионерши, а когда ее спросили, откуда она знает французский (она вела корреспонденцию Горанова с иностранными фирмами по-французски), она ответила, что воспитывалась у тетки, закончившей во Франции какой-то коллеж, и начала учить язык в ее доме, а после смерти тетки брала частные уроки. Еще Мишона говорила, что происходит из старого, но обедневшего рода и что недавно получила скромное наследство от дедушки, которое позволило ей снять более или менее просторную и удобную квартиру.

На следующий год госпожа Фени и генеральша Сармашикова отправились в Париж без мужей и пригласили ее с собой в качестве переводчицы. Там они случайно познакомились с Михаилом Деветаковым, тогда студентом последнего курса. Он показывал им достопримечательности Парижа, почти каждый день заходил к ним в гостиницу, и они таким образом подружились. Они пригласили его в гости в Софию, и он не раз приезжал к ним. Уезжая за границу или возвращаясь оттуда, он останавливался на несколько дней то в одной, то в другой семье, останавливался и у Мишоны. Позже и они стали ездить к нему в гости, раз или два в год, всей компанией. Для Чилева приятельские отношения с Деветаковым были выгодны, потому что он закупал у него, а через него и у других помещиков зерно, а генерал, приезжая в поместье, выполнял и свой служебный долг — он был инспектором войсковых частей края.

Расположение обоих семейств к ней было небескорыстным. Во-первых, ее считали очень богатой, а во-вторых, Чилев и генерал зачастили к ней поодиночке и конфиденциально. Сначала ей это льстило, но когда они стали приносить ей всякие мелкие подарки и недвусмысленно за ней ухаживать, она поняла, что они по-приятельски решили ее поделить. Держалась она так, словно не догадывалась об их намерениях, и это делало их все более настойчивыми. Все же ей удалось отвести от себя их поползновения, но по своей провинциальной наивности она чувствовала себя словно бы обязанной как-то отблагодарить их за щедрые ухаживания. Они воспользовались этим и в качестве компенсации за тщетные попытки ее совратить попросили — сначала Чилев, а потом и генерал Сармашиков, — чтобы она при случае предоставляла им одну из своих комнат, и она согласилась. С той же просьбой обратились к ней жены. Госпожа Фени, заверив ее в самой искренней и вечной дружбе, попросила ее уступить ей одну из комнат для очень важного секретного разговора с подругой, с которой по неким особым причинам она не могла встретиться в другом месте. Позже подобный разговор с подругой в этой же самой комнате состоялся и у генеральши. У квартиры Мишоны был с улицы отдельный вход, поэтому она оказалась необычайно удобной для секретных разговоров. Так Мишона стала сводницей для членов обеих семей. Они ввели ее в так называемое высшее общество, и она была вынуждена считаться с нравами этого общества. Она жила на широкую ногу, устраивала дома богатые ужины, изысканно одевалась, каждый год ездила за границу, не отказывала себе ни в каких удовольствиях. Были у нее и любовники, как это и положено даме из высшего общества, хотя она могла бы сделать и хорошую партию. Самая продолжительная связь была у нее с одним молодым и очень способным адвокатом. Она опекала его, потому что он только начинал свою блестящую карьеру. За него она пошла бы замуж, но он, именно оттого что был очень способным адвокатом, умело использовал ее покровительство, а затем бросил ее, выяснив доступными только способным адвокатам путями, что она никакая не миллионерша, а просто не слишком целомудренная провинциальная барышня («Увы, он был прав!» — признавалась Мишона), охваченная плебейской манией жить как аристократка и утратившая собственные нравственные устои, поскольку из мира, с которым у нее не было внутренней связи, она взяла только внешнее и пошлое («И это верно!» — подтвердила Мишона). Молодой и способный адвокат говорил ей это с циничной откровенностью, разумеется, не из нравственных побуждений, а потому что, по его сведениям, она, из плебейского страха оказаться во власти жестокого волчьего мира, не стала вкладывать свои деньги ни в какое доходное предприятие и теперь располагала лишь такими средствами, которые позволяли ей не впасть в откровенную нищету. Оба дружеских семейства тоже узнали об этом и не скрывали своего к ней презрения, однако удалить ее из своего круга не могли, потому что она была их сводницей и соперницей. Она платила им таким же презрением, но держалась за них неотступно, наслаждаясь их падением и оправдывая тем самым свое падение. Единственным из их многочисленных знакомых человеком, достойным уважения, был Михаил Деветаков. Он до того интеллигентен, благороден и нравственно утончен, что даже они, падшие женщины, попали под власть его обаяния и тайно соперничают друг с другом, добиваясь его благосклонности, хотя сами чувствуют, что благосклонности его недостойны…