Мирко Благович - Начало истории (СИ)

Крепко работали семьи в деревне. Но и жили дружно, весело жили. Уважали традиции предков. Неукоснительно соблюдали посты и святые заповеди. Молились искренне, с любовью молились. Больше отдавали, чем получали. Любили Боженьку и ближнего не на словах, а на светлых делах. Жили с пользой, мудро воспитывали молодое поколение. Своё будущее воспитывали. И питались при этом с умом. В отличие от современного человека, что ни попадя в рот не совали.

Уважали храм своего тела…

***

Советский Союз. 1965–1970 годы. Коммунистическая индустриализация VIII советской пятилетки гремела и разрасталась. В почёт решительным шагом входили инженеры комбинатов, заводские наладчики, слесари, штамповщики, токари, фрезеровщики, электрики, фабричные конструкторы и технологи. Простые же колхозники – скромные трудяги садов, полей, ферм, тракторных и рыболовецких бригад оказались вдруг не в цене. Не покладая рук, они продолжали кормить прожорливый и ненасытный город. Но бронированная махина индустриализации теперь равнодушно взирала на усилия деревни и с каждым днём всё сильнее задвигала её на обочину цивилизации. Но покушать при этом требовала каждый день. Через тридцать лет после окончания Великой Отечественной войны начался обратный процесс – упразднение сельских идеалов и восхваление лицемерных городских пейзажей.

В крепких хозяйствах, где не про самогон, а про детей своих думали, жизненные планы выстраивались с оглядкой на величие индустриальных пятилеток. Наклон шёл в сторону интеллигенции, к весьма отдалённым от огорода мудрым прищепкам очков, справкам, накладным, журналам и прочей бумажной работе. «Ну яка така, кажы, романтика и почёт у агронома? – сетовали отец и мать, думу думая о судьбе внезапно повзрослевших детей. – Поблыжче бы к интульгенции, к бумагам бы поблыжче! От, якбы ж на ликаря вывчытыся! Або на вчытельку».

Честно говоря, что касается «ликаря» или «вчытельки», доля истины в таких размышлениях имелась. Это сегодня новое поколение медработников – хоть расстреляй их на месте – ни в зуб ногой в своём необычайно нужном ремесле. Приловчились банки кофе да коньяк с населения собирать, а толку никакого. Сидят мёртвым грузом на муниципальном бюджете, да пакеты с шампанским, шоколадом и фруктами трамбуют. И нынешние учителя со своими высшими ценностями Системе и на фиг не нужны. Одна нынче ценность – бледно-зелёные бумажки с портретами хмурых мужиков. Раньше по-другому всё было. Преподавателя или фельдшера исключительно по имени-отчеству величали, ценили, благодарили, за помощь и образование детей челом отбивали. Перед ними даже сам голова общины шапку торопливо ломал.

С моими родителями так и получилось. Неоспоримые доводы бабушек и дедушек о том, что «гарнише статы якымось милицьёнером-гаишныком, ликарем або вчителькою у миський школи, ниж збыраты усе жыття бурякы у совхози та дряпаты колгоспных коров за цыцькы на обсчий ферми», оказались в судьбе и отца, и мамы решающими. Подстёгиваемые отчими наставлениями о престижной городской жизни, папа и мама собрали вещи в нехитрый дорожный узелок, влюблённо взялись за руки, шагнули за порог и отправились покорять неизведанные урбанистические вершины. С жалкими крохами денег в кармане и аттестатами о неполном среднем образовании, они отважно бросили вызов городской системе.

Закончив с отличием вечернюю школу и высшие учебные заведения (отец – политехнический институт по специальности инженер-механик, мама – университет по курсу филологии), родители поселились в арендованном однокомнатном флигельке и устроились на работу. Отец – в токарный цех, мама – в местную школу, той самой «вчытелькой», поближе к бумагам и тетрадкам.

Так началась их взрослая городская жизнь. А там, с разрывом в четыре годика, запланированные и долгожданные, подоспели и мы со Славуней. На дворе звенела душистая, пахнущая акацией и свежим ветерком весна 1976 года…

ЧАСТЬ 2

Новая жизнь

Обязанности в нашей дружной семейке были негласно регламентированы. По предпочтениям. И по талантам. Две трети семейных забот, как водится, взваливал на плечи отец. Прогулки во дворе, домашки по алгебре и физике, спортивные тренировки, художественные кружки, поездки на приусадебный участок ‒ культурно-хозяйственное «министерство» полностью возглавлял папа. Потчевание семейки душистыми борщиками и пышными пирогами, стирка белья в чреве ревущего на всю прихожую чудища – советской стиральной машине «Волга-8» (пятница – замачивание белья, суббота – вываривание его в огромных жестяных корытах и воскресенье – собственно, сама стирка), заманивание запуганных прививками дитятей в безжалостную поликлинику, профсоюзные путёвки в оздоровительные санатории – этот участок работы возлагался на маму. Нам со Славуней предписывалось каждую пятницу убирать квартиру (мне – родительскую спальную и зал, Славуне – кухню, детскую, прихожую) и тягать из школы богатые уловы пятёрок.

В отличие от уборки, со школой было не всё так просто. Коварные домашние задания были настолько неинтересны и скучны, что привлекательность школьных занятий не в силах были повысить даже знаменитые кнут и пряник – лишение просмотра телевизора, покупка новой настольной игры и билеты в цирк. Отдалённая перспектива «получить ремня», и та еле-еле справлялась с нашей искренней неприязнью к транспортиру, таблице Менделеева и закону Бойля-Мариотта. В общем, отрезок фронта под названием «школа» с завидным постоянством оставался наиболее напряжённым и непредсказуемым. Наверное поэтому, потерпев в общеобразовательных баталиях ряд сокрушительных поражений, мы с сестричкой и стремились проявить себя на стезях музыкальной, спортивной и садово-огородной.

На музыкальной ниве почему-то сразу не заладилось. Освоив три блатных аккорда, целых полгода Славуня храбро бренчала на семнадцатирублёвой шестиструнке «Цыганочку» и «…я всё чаще замечаю, что меня как будто кто-то подменил». Те же полгода, устроившись в соседней комнате за нотным листом и отчаянно надув щёки, я старательно выдувал из бешено дорогого кларнета занудного, неизвестно где лазившего, паразита, «Чижика-пыжика». В стремлении порадовать родителей, мы бы, наверное, и далее терзали ми-бемоль мажоры, малые нонаккорды и минорные септаккорды, если бы однажды между мной и Славуней не возгорелся ожесточённый спор: способна ли моя рогатка пробить фанерную броню пузатой гитары? Авторитетно доказывая, что для моей артиллерии преград никаких нет и быть не может, я мигом нарыл в кармане свою грозную гаубицу и кинулся примеряться к цели. А Славуня как назло – не пробьёт, и всё тут!

Что ж, попробовали. Рогатка угрожающе оскалилась на гитару, щёлкнула резинка. Металлический шарик, тонко просвистев через весь зал, гулко пронзил гитарный бочок. Да так пронзил, что выломал в месте попадания добрый кусок фанеры. Спор, конечно, я выиграл, по поводу чего и отпустил Славуне призовой щелбан. Однако родители, несмотря на удачно проведённые стрельбы, почему-то за наши испытания не порадовались. Поверженную гитару засунули подальше на антресоли, а мой кларнет вообще отобрали от греха подальше и определили на ответственное хранение в шкаф, поскольку стоил он раз в двадцать дороже простенькой гитарки. На том наша детская музыкальная школа и закончилась.