Галина Лавецкая - Время Скорпиона

Постепенно его здоровье восстановилось, он стал два-три раза в неделю ездить в институт, работал дома с редактором, делал поправки, писал статьи. Как-то сказал Шуре, что решил передать картины Пушкинскому музею сейчас. Конечно, жаль будет видеть пустые места на стенах, но все-таки лучше отдать и не волноваться больше об их сохранности. Хотя квартира на охране и в подъезде консьерж, но они подолгу живут на даче, ему будет спокойнее, если коллекцию увезут. Шуре тоже было жаль прекрасных работ, она привыкла, просыпаясь, видеть буйство красок Сарьяна, нежные полевые цветы Кончаловского, пейзажи Юона… Но, конечно, спокойнее, когда все эти картины будут в музее. А у них останется еще достаточно рисунков, акварелей, гравюр, которые можно развесить на освободившиеся стены. Нелька только вздохнула и развела руками, таких чудаков уж наверно не осталось… Чтобы такие ценности дарить государству? Неужели Шурке не обидно? Оленька тоже по-сожалела, так красиво было! А сейчас как-то пусто, как будто что-то хорошее ушло… Действительно, первое время было непривычно, и Шура замечала грусть в глазах мужа, когда его взгляд задерживался на стенах.

Наступило лето, они переехали на дачу, решив пожить там до осени. Если Дмитрию Ивановичу нужно будет приехать в город, Шура сама его отвезет. Это лето было тихим и спокойным… Муж чувствовал себя прекрасно, ходил с ней в лес, к реке, вечерами разжигал камин, и они долго сидели, разговаривая. Шура часто вспоминала безмятежность и гармонию этого лета. Как будто прощальный подарок.

Как-то после прогулки у Дмитрия Ивановича разболелась нога. Может, оступился, а может, от долгой ходьбы. Ни ушиба, ни вывиха, так что-то… На следующий день он гулять не пошел, и Шура тоже осталась дома. У садила его в кресло, поставила скамеечку, чтобы он поудобнее устроил больную ногу. Предложила съездить в Звенигород к врачу, но муж посмеялся: с чем ехать? От усталости побаливает нога? Ерунда, завтра все пройдет. Сегодня посидит, а завтра пойдут гулять. Ольга Николаевна посоветовала мазь, и Шура решила съездить в аптеку. Все равно надо маму отвезти на станцию. Ольга Николаевна собиралась после обеда в Москву. Заплатить за квартиру и вообще посмотреть, как там. Хоть пыль протереть, два месяца не была. Так и решили, Шура привезет мазь, намажут ногу а если до завтра не пройдет, то поедут к врачу. Пусть сидит спокойно, она через час вернется. Дмитрий Иванович шутливо отдал честь, слушаюсь! Шура поцеловала его и уехала. Отвезла маму на станцию, посадила в электричку, супермаркет, аптека…

Прошло часа два. Когда она заехала во двор, Дмитрия Ивановича в кресле не было. И хорошо, к вечеру становилось прохладно, все-таки конец августа. Шура выгрузила продукты, торопясь занести в дом, пока муж не увидел и не кинулся помогать. Отнесла на кухню, взяла из сумки мазь и пошла к нему. В кабинете его не оказалось. Подумала, что решил прилечь и пошел без нее на второй этаж, не дождался… Заглянула на всякий случай в гостиную и увидела его лежащим на полу. Шура подбежала и попыталась поднять, чтобы дотащить до дивана, но у нее ничего не получилось. А он был как будто без сознания. Она трясла его: «Дима, Димочка, что с тобой? Где болит? Сердце, да? Сердце?» Но муж не реагировал, и Шура, путаясь в кнопках телефона, вызвала «Скорую». Потом села на пол, положила его голову себе на колени, стала осторожно гладить, тихонько и жалобно поскуливая, как щенок. Слезы лились, но она их не вытирала. Вдруг он зашевелился, приоткрыл глаза. Взгляд был такой, будто не узнавал ее.

– Димочка, родной мой, что с тобой? Сейчас, сейчас, потерпи. Сейчас врач приедет, потерпи, миленький…

– Попить, – едва слышно прошептал он, и Шура, осторожно положив его голову на ковер, бросилась на кухню.

Принесла воды и, подложив ему под голову диванную подушку, поднесла стакан к губам. Он сделал несколько глотков, закашлялся, и часть воды пролилась на рубашку. Закрыл глаза, и она опустила голову на подушку Через минуту он застонал, попытался повернуться, и его вырвало. Шура побежала в ванную, схватила полотенце и стала вытирать ему лицо. С улицы раздался шум машины и гудок. Она выбежала на крыльцо и отчаянно закричала:

– Ну, скорей же, скорей! Пожалуйста, помогите! Ему плохо!

Врач с чемоданчиком и санитар побежали к дому. Она плохо понимала, что делал врач, и все повторяла:

– Но он ведь не умрет, не умрет?

А врач спрашивал фамилию и возраст. «При чем здесь фамилия?» – не понимала Шура. Потом ехала в машине «Скорой помощи», держала его за руку и беззвучно плакала. Когда машина затормозила, Дмитрий Иванович открыл глаза, посмотрел на нее и попытался улыбнуться. Но лишь пошевелил губами, а потом вздохнул и внятно прошептал:

– Шурочка, как жаль…

Она почти бежала рядом с каталкой, держа его за руку, и говорила:

– Все хорошо, мы приехали. Сейчас, миленький мой, хороший, потерпи чуть-чуть.

Он смотрел на нее молча, глаза у него были больные и грустные, а лицо усталое…

Потом ей сказали, что дальше нельзя, пусть ждет здесь, и увезли каталку за дверь. Шура села на стул и застыла. Прошло немного времени, и из дверей вышел врач. Другой, не тот, что приезжал на дачу. Назвал фамилию, она встала… Никого кроме нее в коридоре не было.

– Мне очень жаль. Ваш отец умер. Ничего нельзя было сделать. Скорее всего, тромб. Примите мои соболезнования.

Шура тихо смотрела на него. Какой отец? Чей? Он что-то путает, Дима жив…

– Вы что-то путаете, этого не может быть. Он был совершенно здоров, только нога… Вчера заболела нога… мы гуляли.

– Сожалею, – повторил врач. – Это тромб, все очень быстро. Посидите, сейчас придет сестра, – и ушел за дверь.

Шура села на стул. Через минуту вышла женщина со стаканом воды.

– Выпейте, милая, вам будет легче, – участливо сказала она.

Шура послушно выпила. Вода была горькой.

– Завтра приезжайте за справкой. После двенадцати. Вы одна? Давайте я вас провожу – и, осторожно поддерживая, повела Шуру к выходу.

На улице Шура подумала, что никакая справка ей не нужна. Зачем ей справка? Ей нужен Дима. Какая глупость! При чем здесь какой-то тромб? У него просто болела нога. И вдруг, как молния, вспыхнула мысль, что на до было вчера ехать к врачу. Она даже услышала чей-то незнакомый голос: «Вчера надо было ехать к врачу». Может, это говорил врач «Скорой»? Значит, это она виновата? Зачем послушала Диму? Вечно он шутит… Шура шла по улице и не понимала, что ей дальше делать. Кому-то надо звонить? Но кому? Вспомнила, что выбежала из дома вслед за носилками и села в машину с Димой. Сумки у нее не было. Сумка-то на кухне осталась. Ни телефона, ни денег. Остановила такси и приехала на дачу Ворота и дверь в дом распахнуты настежь. Зашла на кухню, вынесла таксисту деньги, и он уехал. Закрыла ворота и пошла в дом. В гостиной увидела грязное полотенце на полу и поняла, что врач не напутал. Димы больше нет. А та справка, это, наверно, справка, что его больше нет, он умер, и она опять осталась одна. Захотелось лечь и ни о чем не дума ть. Но надо было кому-то звонить, что-то делать… Сейчас уже вечер, может, завтра? Но понимала, что звонить нужно сегодня, сейчас, а потом уже лечь. Открыла большую записную книжку у Димы на столе, нашла домашний телефон его близкого друга. Он и его жена часто бывали у них, они относились к Шуре доброжелательно, надо им сказать. Наверно, они знают, что надо делать.