Джон Грин - Уилл Грейсон, Уилл Грейсон

оттеноксерого: я тут

связанныйпапочкой: я тут

оттеноксерого: я тут

связанныйпапочкой: я тут

до следующего предложения.

оттеноксерого: я тут

связанныйпапочкой: я тут

оттеноксерого: я тут

связанныйпапочкой: а что мы делаем?

оттеноксерого:???

связанныйпапочкой: мне кажется, пора

связанныйпапочкой: нам встретиться

оттеноксерого:!!!

оттеноксерого: серьезно?

связанныйпапочкой: бредозно

оттеноксерого: ты хочешь сказать, что я смогу тебя увидеть

связанныйпапочкой: и обняться по-настоящему

оттеноксерого: по-настоящему

связанныйпапочкой: да

оттеноксерого: да?

связанныйпапочкой: да.

оттеноксерого: да!

связанныйпапочкой: я схожу с ума?

оттеноксерого: да! :-)

связанныйпапочкой: я сойду, если мы не встретимся.

оттеноксерого: да, надо.

связанныйпапочкой: да, надо.

оттеноксерого: обожеблинвау

связанныйпапочкой: мы встретимся, да?

оттеноксерого: теперь пути обратно нет.

связанныйпапочкой: я так рад…

оттеноксерого: и напуган

связанныйпапочкой: …и напуган

оттеноксерого: …но больше рад?

связанныйпапочкой: но больше рад.

мы встретимся. да, я знаю.

мы в полном бреду и ужасе выбираем день.

в пятницу. через шесть дней.

возможно, через шесть дней моя жизнь начнется.

какое безумие.

и самое безумное то, что я так обрадовался, что мне сразу же захотелось рассказать об этом айзеку, хотя он единственный, кто об этом уже знает. но не мауре, не саймону, не дереку, не маме – никому во всем свете, только ему. он и источник моего счастья и тот, с кем мне хочется делиться счастьем.

я просто должен верить, что это судьба.

Выходные такие, что я из дома вообще не выхожу – в буквальном смысле – только с мамой ненадолго в «Белую курицу». Меня такое не печалит, между тем я надеюсь, что позвонит Тайни Купер и/или Джейн, и представится случай использовать мои поддельные права, которые я спрятал на книжной полке в «Доводах рассудка». Но никто не звонит; ни Тайни, ни Джейн не появляются в Сети; а на улице холоднее, чем в стальном лифчике у ведьмы, так что я сижу дома и делаю, что не успел из домашки. Начал математику, а закончив, еще часа три сижу с учебником, пытаясь понять, что только что сделал. Такие вот выходные – когда времени столько, что ты нашел все ответы и принимаешься искать идеи.

А в воскресенье вечером, когда я сел за комп, чтобы проверить, есть ли кто в Сети, в дверь просунулась голова папы.

– Уилл, – говорит он, – у тебя есть минутка, давай поговорим в гостиной?

Поворачиваюсь на вращающемся кресле, встаю. У меня слегка сжимается желудок, потому что гостиная вообще не про гостей, это та комната, где объявляют, что Санты нет, где умирают бабушки, где недовольно изучают твой дневник, где рассказывают о том, что микроавтобус мужчины въезжает в гараж женщины, потом выезжает, потом снова въезжает и так далее, пока не происходит оплодотворение яйцеклетки, и тому подобное.

Папа у меня очень высокий и очень худой, а еще очень лысый, и у него длинные тонкие пальцы, и сейчас он ими барабанит по дивану в цветочек. Я сажусь напротив в слишком пухлое и слишком зеленое кресло. После этого он стучит пальцами еще где-то тридцать четыре года, причем молча, и я наконец начинаю:

– Пап, привет.

Манеру общения моего папы отличают формализм и строгость. Папа всегда разговаривает так, как если бы он информировал, что у тебя терминальная стадия рака, – ему по работе этим много приходится заниматься, в этом все дело. И вот он смотрит на меня такими грустными глазами, по каким понятно: у тебя рак, и говорит:

– Нам с мамой интересно, какие у тебя планы.

– Э, ну… – отвечаю я. – Я собирался уже скоро ложиться. А завтра в школу. А в пятницу на концерт. Я маме уже рассказывал.

Он кивает.

– Да, а после этого?

– Гм, после этого? Ты про то, чтобы поступить в колледж, получить работу, жениться, родить вам внуков, не употреблять наркотиков и жить потом долго и счастливо?

Папа едва не улыбается. Вообще это чрезвычайно сложно – заставить моего папу улыбнуться.

– В данный конкретный момент жизни нас с мамой особенно интересует один аспект всего этого процесса.

– Колледж?

– Колледж, – подтверждает он.

– Об этом же можно не беспокоиться до следующего года, – напоминаю я. А папа начинает вещать о какой-то программе в Северо-Западном университете, где колледж совмещен с медицинским, учиться типа шесть лет, и к двадцати пяти уже попадешь в ординатуру, и от дома недалеко, хотя жить, конечно, будешь в кампусе, и так далее, и тому подобное, до меня ведь уже примерно через одиннадцать секунд доходит: они с мамой решили, что я учиться должен именно там, и что надо пораньше меня с этим планом ознакомить, а впоследствии они будут периодически о нем напоминать, настаивая, и настаивая, и настаивая. А еще я понимаю, что, если поступить удастся, я, наверное, туда и пойду. Не самый ужасный способ зарабатывать на жизнь.

Вы же знаете, как люди обычно говорят, что родители всегда правы? «Слушайся советов родителей; они знают, что для тебя будет лучше». И конечно, знаете, что никто этих советов не слушает, потому что, даже если родители правы, это просто бесит, да и звучит так снисходительно, что хочется пойти и сесть на метамфетамин или заняться незащищенным сексом с восемьюдесятью семью тысячами незнакомцев? А вот я своих родителей слушаю. Они знают, что мне нужно. Я, честно говоря, вообще любого слушать готов. Почти каждый разбирается в жизни лучше, чем я.

Ну так вот, хотя он об этом не знает, мой отец вдается в свои объяснения зря: я уже на все согласен. Хотя думаю о том, какой я маленький в этом несуразно огромном кресле, о том, что у меня между страницами романа Джейн Остин прячутся фальшивые права, о том, бесит ли меня Тайни или скорее восхищает, о пятнице, о том, что надо будет от Тайни подальше держаться, так как он пытается дергать руками и ногами в танце так же неистово, как и все остальные, что в клубе слишком жарко и все потеют, а музыка такая быстрая и от нее такие мурашки по телу, что мне даже плевать, о чем они там поют.

– Да, пап, идея очень крутая, – говорю я, а он рассказывает о том, кого там знает, а я лишь киваю, киваю, киваю.

В школе в понедельник я оказываюсь на двадцать минут раньше, потому что маме надо было в больницу к семи, – у кого-то, наверное, слишком большая опухоль или типа того. В общем, я прислонился спиной к флагштоку на лужайке перед школой и жду Тайни Купера. И хотя на мне и перчатки, и шапка, и куртка, и капюшон, я все равно дрожу. По лужайке носится ветер, слышу, как он треплет флаг у меня над головой, но будь я проклят, если войду в это здание прежде, чем прозвенит звонок на первый урок.