Артур Соломонов - Театральная история

Головокружение продолжалось. И как спасение явилась мысль: «Надо сходить к Стравинской! Сейчас!» Ничего особенного он от старой актрисы не ждал, просто хотел рассказать человеку, хорошо к нему относящемуся, о том, что происходит. Попросить совета. Правда, ему мало помогают чужие советы – он всегда поступает так, как ему подсказывают эмоции, которыми он совсем не научился управлять.

Сейчас, перед важной репетицией он хотел благодаря Стравинской обрести почву под ногами, остановить головокружение. Хотя бы благодаря ее умиротворяющему голосу. Ее доброму, слегка лукавому взгляду. Благодаря ее старости, в конце концов. Старые люди действовали на Александра успокаивающе. В присутствии стариков суета казалась нелепой, тревоги – не такими уж тревожными, страхи – не столь страшными. Глядя на стариков, Александр понимал, что придут еще дни, еще и еще, и вся круговерть дня сегодняшнего станет прошлым. И все, что заставляло сердце бешено колотиться – как сейчас, когда он пожал Сергею руку, – утратит силу. Осознание этого приносило ему покой. Конечно, разговоры со стариками не были панацеей и порой не производили на Александра никакого впечатления. Но сейчас он шел по длинному коридору не за советом, а именно за покоем, который надеялся почувствовать в присутствии Стравинской.

Перед дверью ее гримерной Александр вдруг оробел. Он знал, что Стравинской понравится его робость, а потому постучал в дверь ее гримерки намеренно тихо, самим стуком словно намекая – к вам стучится некто, недостойный вашего внимания.

– Входите.

Он не заставил повторять дважды, вошел и увидел старую актрису. Она сидела к нему вполоборота. Александр понял, что прервал довольно интимный процесс: Стравинская рассматривала в зеркале свое отражение. На секунду ему показалось, что Стравинская как будто изумлена тем, что увидела. И ей очень не хочется, чтобы Александр увидел то же самое.

– Давно вы в дверь скребетесь? – спросила она голосом, перед которым он благоговел. – Я едва расслышала.

– Нет, я только-только…

– Садитесь. Садитесь напротив, – она указала рукой на потертый синий стул. Александр поспешно сел. – Вы давно не заходили. Я понимаю, ваша жизнь проходит так бурно.

– Слишком бурно, – отозвался Александр.

Стравинская поняла, что он хочет поговорить о событиях, с ним произошедших, но сам начать не решается.

– Я полагаю, Сильвестр Андреевич вам сказал, что вы повели себя не как творческий человек.

– Д-да…

– Этой влюбленности нельзя было допускать. И уж тем более нельзя было делать ее известной всему театру. Вам этого не забудут. Но сейчас, когда сплетни улеглись, вы должны делать только одно: работать над ролью.

– Вы тогда говорили, чтобы я вам обо всем рассказывал.

Стравинская удивленно, даже несколько брезгливо посмотрела на Александра.

– Не сплетни, конечно, а все, что со мной творится… как с актером творится…

Глаза старой актрисы сменили гнев на милость.

– Успокойтесь, Александр. Вас же не лишили роли, а вы были на волосок от этого.

Александр решил отвести разговор от своей персоны. Конечно, он собирался говорить только о себе, но приличия требовали хоть несколько минут поговорить о чем-нибудь отвлеченном.

– Разве успех в нашем деле главное?

Поворот Александр сделал очень неловкий, будто с размаху врезался на машине в столб. Стравинскую его вопрос раздосадовал:

– Зачем вы задаете мне детские вопросы? Без успеха актера нет. Вспомните Станиславского.

– Не в этих стенах будь помянут, – пошутил Александр, и снова Стравинской не понравилась его реплика. Она сделала вид, что не расслышала неуклюжей шутки, и повторила:

– Вспомните Станиславского, его переписку. Он чуть ли не в каждом абзаце спрашивает: «А успех был?» Это его интересует в первую очередь. И только потом все вопросы искусства. Все нюансы игры его актеров. Как принимала публика? Вот первый вопрос. Если принимала плохо – этот вопрос остается последним.

– Да, извините. Я, кажется, глупость спросил.

– Бога ради, не извиняйтесь! – сказала Стравинская неожиданно резко. – Что вы на самом деле у меня хотите спросить?

– Я хочу спросить, что мне делать в моем положении после всего случившегося. Я делаю вид, словно ничего не было, но чувствую, что силы на исходе. Насмешки утихли, но они просто затаились.

– Что вам делать в театре? Играть. Интриги, пересуды – похороните. Сможете?

Александр ответил, не раздумывая ни секунды:

– Нет.

– Честный ответ. Раз вы на него способны, то, я полагаю, вы все-таки сможете проигнорировать все, что не касается роли.

– Но как?

Стравинской определенно не нравилось, что Александр с таким показным почтением обращается к ней.

– Снова! Снова вы меня спрашиваете, как будто я какая-то театральная пифия. Право, мне даже жаль себя становится, – актриса откинулась в кресле, и оно отозвалось умоляющим скрипом, на который Стравинская отреагировала раздраженно. – Лучше бы наш директор кресла в гримерных заменил, чем такие банкеты нашему меценату закатывать! На его же деньги, кстати. Вздор. Нелепица. Зрительный зал весь сверкает, а гримерные на конюшни похожи. Эти кресла старше меня. Вот с ними и разговаривайте так благоговейно.

Александр видел, что Стравинская сейчас не в том благостно-надмирном настроении, которого он ожидал, на которое надеялся, и понял, что умиротвориться здесь ему не удастся.

– Ну, если не театральная пифия, – Александр деланно улыбнулся, – то, по крайней мере…

– По крайней мере, – подхватила его слова Стравинская, – то ли мудрая черепаха, то ли сова. Слава богу, мне пока такую роль никто не предлагает. Никто, кроме вас.

– Что вы, я совсем не то…

Стравинская остановила его властным жестом.

– Не надо все время извиняться! В конце концов! – Стравинская рассердилась. – Вы так благоговейно меня вопрошаете, словно вызвали дух умершей актрисы и советуетесь, как быть, что делать…

«Она что, кокетничает со мной? – пронеслось в голове Александра. – Немыслимо! Надеюсь, по привычке, не с умыслом? Мне только этого не хватало».

– Нинель Карповна…

– О боже, боже мой, вы что, не знаете, как я ненавижу сочетание моего имени с отчеством?

Александр совсем растерялся.

– Да, простите, я забыл. Извините, если я вас обидел своими вопросами, поверьте, я так ценю ваше мнение и опыт…

– Знаете, почему я люблю театр? – перебила его Стравинская, чему он был очень рад, ведь он решительно не знал, как закончить фразу, которую только что начал. – Потому что театр нелогичен, неправилен, непредсказуем, как жизнь. Это единственное искусство, которое так близко стоит к жизни. Потому в нем так много неискусства. Вы не согласны?