Мария Хаустова - Мамочка из 21-го бокса

Захлопнув папку с планом выступления, я подняла её с кафедры и процокала на каблуках за парту. Отряхивая какие-то крошки с серой юбки и поправляя бирюльки на белой блузке, я пыталась хоть чем-то себя занять, пока ждала конца этой экзекуции. Выходить из кабинета почему-то не разрешалось, и я, чтобы не показать, что у меня не всё в порядке, сидела, выпрямив спину и подняв подбородок, будто только что закончила Институт благородных девиц. Всю комиссию, некоторых членов из которой, я ненавидела всей душой, обвела презрительным взглядом и продолжала расстреливать по одному!

Все шесть лет я училась исправно, ездила на каждую сессию и даже не сдалась, когда у меня возникли проблемы с ребёнком. Я пыталась тащить себя вперёд, потому что знала – больше рассчитывать не на кого. И если я не сделаю это сейчас, то не сделаю этого никогда. Потому как время – оно иногда уходит. И в основном не спрашивает, успели мы чего-то или нет. Тут все зависит от человека: либо он делает, что задумал, либо сожалеет о том, что не сделал. И мне никак не хотелось относиться ко второй категории. Я просто не такой человек.

Сзади кто-то мне ткнул в спину ручкой. Я машинально обернулась: «Чего?» Молодой парень с густыми белыми волосами посмотрел на меня и прошептал: «Ну ты дала тут джазу!» «Я оправдываться перед тобой не собираюсь!» – отрезала я. «А я и не прошу, – продолжал шептать он. –  В том году полгруппы не защитились. Ну, ты смелая… Не боишься, что боком выйдет?» «Спасибо за поддержку!» – промямлила я сквозь зубы. «Знал бы ты, милый, что мне пришлось преодолеть в этой жизни, не вставлял бы сейчас эти фразочки», – думала я, озирая кабинет по кругу.

На моём столе стояла маленькая бутылка с водой, из которой я попыталась перелить её в пластмассовый стаканчик. Отвинтив пробку, я подняла бутылку над стаканчиком и сразу заметила, как трясутся мои руки. «О-ой! Дожили!» – пробубнила я себе под нос и поставила его на парту. «Вот и попила водички…» – думала я, еле сдерживая слёзы.

– Попрошу всех выйти из кабинета. Сейчас мы должны остаться в полной тишине для подведения итогов, – огласил вдруг чей-то голос из комиссии.

Вместе с толпой я вышла в коридор и села на скамейку возле аудитории. Голые жёлтые стены отдавали холодом. В груди что-то заныло и заболело, а руки продолжали трястись. Я вытянула их перед собой, чтобы посмотреть, как это выглядит. Лёгкий триммер был налицо. «Ничего себе! – подошёл ко мне тот самый парень, который сидел на защите позади меня. –  Не нервничай так!» «Ага-а… Вот как ты сказал, так прямо и полегчало сразу! Гляди-ка, какой облегчитель нашёлся! Ты-то с замом декана не ругался. Тебе хорошо рассуждать!» – огорошила я его. «Ну и ничего. Зато ты показала, что за себя постоять можешь!» – успокаивал меня он.

Из кабинета вышла деканша и подошла ко мне: «Машенька, тут же нельзя так! Надо было стерпеть!» «Знаю, Ольга Тимофеевна! Знаю! Но поперек себя пойти никак не могу! Я ж не списывала! Вы же меня знаете!» – оправдывалась я. «Да в том-то и дело, что знаю. Только от меня тут не особо, что зависит. Как поставят сейчас двойку.» – предположила она. «Ну, спасибо, вы умеете подбадривать. Это прямо Ваш конёк!» – рассердилась я на неё. Тимофеевна юркнула обратно в аудиторию и закрыла за собою дверь.

Я встала со скамейки и начала ходить взад и вперёд по коридору, как кто-то крикнул: «Заходите!» Мы встали каждый у своей парты и ждали приговора. Мои ноги обмякли, и казалось, ещё немного и я не выдержу – упаду прямо в проход. Мои нервы были натянуты, как струны, а Ольга Тимофеевна так и сверлила меня взглядом. Начали перечислять фамилии и оценки. На мне остановились более подробно: «Жданова, преклоняясь перед Вашим научным руководителем, который всю жизнь отдал нашему институту, мы ставим Вам «удовлетворительно», но Вы же знаете, что это не так…» Я выдержала паузу и добавила: «Конечно, знаю, что это далеко не так!» Несколько неодобрительных взглядов проскользили по мне, предлагая лучше помолчать. Я отступила назад, спрятавшись за какой-то полноватой девушкой. «Ну вот все и закончилось, – думала про себя я, еле держась на ногах. – Сколько было потрачено сил и нервов, а результат, как всегда не такой, какой ожидала. А промолчала бы, и могла бы прошагать мимо доброй части всех присутствующих с высоко поднятой головой, и каждый из них думал бы, вот молодец какая. Нет. Так тоже было нельзя. Я бы ведь потом себя изнутри поедом съела бы! И откуда в моём характере такая черта? Не умею уступать. Не уважаю людей, которые лебезят и выслуживаются. И никогда не пойму, почему нужно молчать, когда молчит большинство, а тебе есть что сказать. Почему все прячут голову в песок, как обезумевшие страусы, при первой же буре? Я ненавижу таких людей. И, по-видимому, только одна я. Хотя нет. Жили такие люди ещё в 412 веке до нашей эры. Одного такого я знаю. По крайней мере, слышала о нём.

Диоген его имя. Однажды философ Аристипп, наживший состояние, восхваляя царя, увидел, как Диоген промывал чечевицу. Он обвёл его взглядом и презрительно проговорил: «Если бы ты прославлял царя, тебе не пришлось бы питаться чечевицей!» На что Диоген возразил: «Если бы ты научился питаться чечевицей, то тебе не пришлось бы прославлять царя!» Что это – гордость? Да нет. Скорее идейность и презрение всякой лжи во всех её проявлениях».

Любой период в жизни, будь он хорошим или плохим, когда-то подходит к концу и начинается новый. У кого-то это происходит легко и не принужденно, кого-то к этому нужно подводить, а у меня это было резко и вынужденно.

Заканчивался декретный отпуск, во время которого мне выплачивали хоть какие-то копейки. Теперь нужно было отправлять Варвару в детский сад, что, слава Богу, у меня прошло достаточно безболезненно (ей очень нравилось играть с ребятами), и устраиваться на работу, что было намного сложнее.

Специалист в службе занятости предложил мне на выбор только одну вакансию – тут уж не разбежишься. Старшим воспитателем в детский дом! «Но у меня же филологическое! – восклицала я в кабинете местного центра занятости! – Высшее!» «Мы не полы тебя мыть и отправляем!» – услышала я в ответ.

Зелёное деревянное здание, в котором раньше был детский сад, а потом туда перебазировался детский дом, стояло почти в центре городка. Можно сказать, на главной улице. Светлое из-за большого количества окон, оно всегда радовало своих воспитанников.

На первом этаже располагались спальные комнаты и столовая, а на втором – музыкальный зал и разные кабинеты для специалистов.