Маша Трауб - Продается дом с дедушкой

– Зеленка есть? – спросил Игорь.

– Нет, – чуть не плакала Люся.

– А перекись?

– Что? Нет, наверное..

– Котлеты горят.

– Ой!..

Люся вскочила, побежала на кухню, открыла окно, чем-то громыхала, потом заплакала. Игорь слышал, как она плачет.

– Я все испортила, да? Все не так. Я же хотела… Ничего у меня не получается…

Игорь поднялся с пола и доплелся до кухни. Там сграбастал Люсю, повалил ее на пол – она начала рыдать еще сильнее, но он не обращал внимания на ее слезы. Ему захотелось быть брутальным, сильным, самцом, мужиком-победителем. Что видит – то берет, без лишних слов. Да, он и есть именно такой. Они лежали на полу, в чаде, в тумане, в крови, которая так и текла по виску. Люся уже тихо всхлипывала. Игорь чувствовал подъем, какого давно за собой не замечал.

Он сидел и курил. Люся отмывала сковородку. Ему нравилось, что она молчит, а звук льющейся воды успокаивал.

– Вы останетесь? – спросила Люся, не поворачиваясь.

– А ты хочешь?

Конечно, он остался. Квартиру проветрили, сковородку отмыли, рану на виске заклеили случайно нашедшимся пластырем. Игорь пожарил картошку, которую сам и съел. А Люся сидела и смотрела, как он ест.

– А выпить ничего нет? – поинтересовался он.

– Доктор сказал… что не стоит…

– А больше доктор ничего не запрещал? – ухмыльнулся Игорь.

Люся зарделась и достала бутылку с какой-то вишневой наливкой. Игорь понюхал, но решил не выпендриваться. Уж лучше наливка, чем вообще ничего.

Собираясь выпить для настроя и закрепить достигнутый успех с Люсей, поскольку Игорь не мог гарантировать, что успех был достигнут стопроцентно, он уговорил всю бутылку вишневки в одно горло. Люся пригубила рюмку и отставила.

Игорь обнаружил себя утром на том же самом диванчике, на той же жесткой подушке и под тем же колючим пледом. Проснулся от собственного храпа. Когда он напивался, то храпел так, что жену перехрапывал. И тогда Лариса отправляла его спать в «залу» и плотно закрывала дверь.

Здесь дверь отсутствовала, так что Игорь с уверенностью мог предположить, что Люся вовсе не спала. Он вспомнил выражение жены: «Нализался как скотина и храпел как боров недорезанный», и ему стало очень нехорошо. Особенно во рту. Вишневка была на редкость противной, сладкой, липкой, но при этом забористой. Да еще и курил он вчера много.

Это же надо было быть такой скотиной! Ладно, погостили – и хватит, пока его Люся сама не выперла. Люся… Странная она все-таки. Некрасивая, тихая… Но он у нее точно не первый. Значит, жила с кем-то. И с кем же? С женихом, который обещал взять замуж, но бросил? С таким же, как он, Игорь, писателем?

Игорь начал ревновать. Голова гудела, и состояние было отвратительным. Раздражало все. Он мечтал только о том, чтобы Люся уже ушла на работу – сил с ней разговаривать и объясняться не было никаких. А если начнутся слезы и вопросы? Или еще того хуже – требования? Нет, лучше притвориться спящим. Хотя чего ему бояться – он ей ничего не обещал. В любой момент может встать и уйти. Она же не маленькая, должна понимать: он женатый человек, у него дети, а то, что произошло, – так не надо было наливку на стол выставлять.

В кухне пробили часы. Игорь пытался посчитать, сколько прокуковала кукушка, но сбился. Десять или одиннадцать. Ради любопытства встал и пошел на кухню. Еще мстительно заметил, что яичницей уже не пахнет – быстро же Люся сдалась. Быстро кончилось ее ангельское терпение. Ну и правильно! Все бабы одинаковые. Конечно, он тоже сволочь последняя – надо же было так накидаться вишневкой. Фу, аж вспоминать противно! Ну вот, даже кофе нет. А вчера-то как красиво начиналось – яичница, турка уже на плите… Сейчас даже воды кипяченой в чайнике нет. Игорь зло дернул дверь холодильника – на тарелке на средней полке лежали бутерброды. Рядом стояла бутылка кефира. Ладно, хорошо хоть Люси нет – на работу ушла. Одним скандалом меньше. Надо бы позвонить жене, предупредить, что придет.

Стоя у открытой дверцы холодильника, он завтракал, запивая холодные бутерброды холодным же кефиром. И все равно злился. Ну что за дура-то нашлась? Он, сволочь последняя, воспользовался ею, потом нажрался и храпел всю ночь. А она ему бутерброды с кефиром оставляет. Нет, ну полная дура! На что она рассчитывает? Что он из благодарности бросит жену и переселится к ней? Что, больше никому не сдалась? А ему – алкоголику-неудачнику – вроде как все равно, еще счастьем покажется?

Сейчас… Выкурить сигарету и жене позвонить – узнать, как дети, прощупать почву. Если орать не начнет, то можно и возвращаться. Или не звонить пока? Голова и так раскалывается. Жена сразу поймет, что он в запое…

Игорь прошелся по квартире, пытаясь вспомнить, куда мог деть пачку сигарет. Оставил одну на утро. Или даже две. Положил, чтобы утром найти. И куда? Или Люся переложила? Обхлопал все карманы, заглянул зачем-то в сахарницу. И снова подошел к холодильнику – ну точно, наверх и положил. Лежат на холодильнике.

Игорь закурил – блюдце, служившее пепельницей, было чисто вымыто и стояло на подоконнике. Кукушка прокуковала полчаса – уже половина двенадцатого. Ничего себе как вырубило с вишневки! Интересно, из чего ее гнали-то? И похмелье дикое! Все равно что спиртяги нахлебался. Кукушка эта еще – ну как можно с такими часами в доме жить? Раздражает. Если уж вешать, то с боем, а не с кукушкой. Надо будет в романе обязательно описать часы с кукушкой, которые доводят главного героя до крайности и умопомешательства. Но ведь свихнуться можно от этого кукованья! Или нажираться каждый вечер, чтобы не слышать ее!

Нет, пора завязывать. Никаких больше наливок, вишневок, да пусть хоть водки. Вот от пивка бы он сейчас не отказался… Может, сбегать за пивом? Только тогда не вернешься – ключей-то от квартиры у него нет. И только Игорь подумал об этом, как увидел ключи, которые лежали рядом с блюдцем-пепельницей на подоконнике. Но вместо того, чтобы обрадоваться, он разозлился еще больше. Нет, эта секретарша что себе думает? Уже и ключи ему оставила. Уверена, что он вернется как миленький? Дудки! Не на того напала. Да плевать, что она там себе навыдумывала! Сейчас в душ – и домой. Лучше один скандал с родной женой, чем не пойми что с этой девкой, которая уже и ключи ему оставляет. Да она так с каждым встречным, что ли? Отдалась, и сразу – ключи. Неудивительно, что от нее жених сбежал. Кому понравятся такие намеки? Да не намеки, а просто канаты, которыми привязать хочет, выложила. А завтра что? Она ему зубную щетку выдаст и тапочки поставит? Может, еще и рубашку постирает и галстук новый подарит? Эта такая… Эта может… Интересно, сколько раз она такой номер откалывала? На писателей охотится? Знает ведь, чем брать, чем завлечь. А с виду – недотрога неприметная. Хотя вчера она ему красавицей показалась, когда очки сняла и волосы распустила – худенькая, тонкая, ключицы торчат, ножки длинные, грудь детская. Игорь прямо раздухарился – таких женщин у него еще не было. И он прямо героем себя чувствовал. И чуть не плакал от умиления над этими косточками торчащими, впалым животом, острыми коленками. А она его на «вы», в глаза преданно заглядывает, подушку поправляет. Еще и на самолюбие масло льет – как она счастлива, никогда не была так счастлива, как с ним хорошо, да какой он умный, какой талантливый!