Денис Драгунский - Каменное сердце (сборник)

Через месяц он сделал ей предложение. Принес в кафе «Герой-18» одну розу и долго говорил, что более не в силах противиться магнитному вихрю судьбы, который повелительно ведет к грядущей амальгаме их жизней и смертей.

Она прервала его:

– Спасибо, любимый. Да. Я счастлива. Да, да, да! Но только вот что. Давай, когда поженимся, будем нормально разговаривать, ладно?

– В смысле? – Он не понял.

– В смысле без дискурсов и без этих… без водоворотов вечности. А?

Он изумился:

– Накинуть петлю на горло речи? Процеживать смыслы сквозь застиранную марлю повседневности?

– Тогда извини, – сказала она и развела руками, чтоб было понятней.

– В смысле? – Он даже вспотел от обиды.

– В смысле ты царь, живи один, дорогою свободной иди, иди, иди себе, куда влечет тебя свободный ум, усовершенствуя плоды любимых дум, и всё такое. А у меня сегодня урок, и потом в парикмахерскую. Видишь, как я обросла… – И провела пальцем по макушке.

Он хотел крикнуть: «Дура! Ты что, всё это на полном серьезе приняла? Ну, ты, мать, даешь, я с тебя фигею!» – но понял, что это будет полная капитуляция, сдача и гибель.

Тогда он попробовал погладить ее по голове, по бархатной, мягкой, как цигейка, короткой темно-русой шерстке. Чисто по-дружески, на прощанье.

Но она не далась.

Мне приснилось, что меня уговорили спеть.

В опере. В «Тоске». Партию Каварадосси.

Я долго объясняю, что петь не умею, привожу в доказательство рассказ «Слава Ивана Козловского», но дирижер – седой старик во фраке, и режиссер – дама средних лет в джинсах и драной майке, – убеждают меня двумя доводами. Во-первых, я их старый друг и должен их выручить. Во-вторых, это все фигня вопрос , ничего особо сложного, мне даже понравится.

Я соглашаюсь. Но не разучиваю партию, а думаю, что как-то оно само выйдет – мне же сказали, что фигня вопрос.

Вдруг меня зовет дирижер и говорит:

– Давай-ка сделаем прогончик. Вечером спектакль.

Я говорю:

– Что, я прямо так вот должен петь?

– Да, ты же согласился!

– А под фанеру нельзя?

– Ты с ума сошел, это же серьезный театр!

– А давай тогда караоке, а?

– Эх, – говорит дирижер. – Что ж ты раньше-то не сказал? Я бы заказал караоке, а сейчас всё, тю-тю, проехали.

– А слова? – спрашиваю я. – Можно я буду держать в руке листочек со словами?

– Ну ты вообще! – говорит он. – Все впечатление испортишь! Ты пой хоть что-нибудь, так, примерно… Ты вообще-то «Тоску» слушал? Знаешь, о чем там речь? Вот и вперед, не робей, главное дело.

Я понимаю, что мне придется по-настоящему петь.

От этого у меня вдруг начинает болеть горло. Я убегаю со сцены и натыкаюсь на режиссершу в драной футболке. Говорю:

– У меня горло болит!

– Ну и что? – говорит она. – Подумаешь!

Я убегаю от нее и прибегаю в кабинет врача. Там сидит старушка в белом халате, похожая на мою бабушку Аню, мамину маму. Я показываю ей горло и говорю:

– Вот скажите, могу я петь целую оперу, главную партию?

– Да, можешь, – говорит она, – но после этого тебе придется ровно десять лет молчать. Ни слова не говорить, и полоскать горло теплым молоком.

Я думаю – ага, а лет мне сейчас сколько? И чтобы, значит, десять лет молчать? До глубокой старости?

– Фигушки вам! – Это я уже говорю режиссерше и дирижеру. Но чувствую, что они сейчас начнут меня уговаривать, и боюсь, что опять соглашусь.

Просыпаюсь, чтобы попить воды.

У меня прекрасное настроение! Петь не надо. И тем более не надо падать на пол в виде расстрелянного Каварадосси. Ура!

Была зима, был вечер, и вдруг захотелось ей позвонить, и прямо сразу пригласить в кафе. И чтобы она сразу согласилась – не долго думая и ничему не удивляясь. Встретиться в центре, на красивой предновогодней улице, потом зайти в хорошее место, выбрать столик, заказать что-нибудь особенно вкусное и необычное, выпить вина… а потом… а потом все получится само собой.

Они почти не были знакомы. Сидели в одном читальном зале, и всё.

Сергей Сергеевич писал книгу о советской литературной критике, и ему нужны были журналы тридцатых – пятидесятых годов. Их никто не оцифровывал и не выкладывал в Интернет. Так что никуда не денешься от старого доброго читального зала, где пахнет деревом, картоном и кожей. А она все время читала одну и ту же брошюру – тонкую, но большого формата. Сергей Сергеевич не утерпел и заглянул через плечо – это был какой-то старый статистический справочник. Она обернулась, подняла на него глаза и сказала: «Здравствуйте!»

Она ему понравилась. Строгая, стройная, без косметики и украшений – ни цепочки, ни колечка. Довольно молодая – лет тридцать. Ну, тридцать пять самое большее. Писала диссертацию по истории советской экономики. Судя по всему, одинокая.

Он долго выдумывал причину, чтобы поближе с ней познакомиться. Придумал: советская литература почти вся про рабочий класс и трудовые достижения. А как на самом деле обстояли дела в социалистической индустрии?

– Я постараюсь ответить на ваши вопросы, – без смущения, но и без вызова ответила она, прямо глядя на него своими серо-зелеными глазами.

– Дайте мне ваш телефон, пожалуйста.

– Пожалуйста. Я вам напишу, визитки кончились. Вот, все мои телефоны. Но на работе я бываю редко, а когда бываю, не сижу на месте…

Сергей Сергеевич позвонил ей на мобильный. Она не отвечала. Едет в метро? Или, например, принимает душ? Он в который раз представил себе ее квартиру – маленькую, обставленную строго, скупо, но изящно. Как она выходит из душа, накидывая халат, идет в кухню, ставит кофейник… Запах кофе и запах шампуня.

Сергей Сергеевич понял, что влюблен до полусмерти. Он набрал ее домашний номер.

Через три гудка трубку сняли, и сильный, чуть хрипловатый мужской голос ответил:

– Да, слушаю вас.

Сергея Сергеевича будто ударили. Он прямо увидел этого мужика – красивого, самоуверенного, с модной трехдневной щетиной, в расстегнутой белой рубашке – как на рекламе одеколона.

– Слушаю вас! – барственно повторил мужчина. – Говорите!

– Простите, – негромко и сухо сказал Сергей Сергеевич, изо всех сил вспоминая, как её отчество, она же говорила… ага! – Будьте добры, Татьяну Михайловну.

– Минутку, – сказал тот и заорал куда-то в сторону: – Мам! Маа-маа!

Сергей Сергеевич откинулся на спинку дивана и посмотрел вверх. Во дворе, прямо под окнами, была елка с цветными лампочками, и на потолке вспыхивали желтые и зеленые огоньки. В трубке слышалось далекое кухонное звяканье. Казалось, что оттуда тянет жареной треской.

– Алло! – вдруг сказал невидимый собеседник. – Перезвоните, пожалуйста, минут через десять, ладно?