Эмма Донохью - Чудо

– Кто дал тебе эти карточки?

– Некоторые были призами в школе или в миссии, другие подарены посетителями.

– Где сейчас эта миссия?

– Ее закрыли. Мой брат оставил мне самые красивые карточки. – Анна поцеловала карточку с овцой и засунула ее на место.

Какой удивительный ребенок…

– У тебя есть любимый святой?

Анна покачала головой:

– Все они учат нас разному. Некоторые родились хорошими, а другие были злыми, пока Господь не очистил их души.

– Правда?

– Он может выбрать любого и сделать его благочестивым, – уверила Анна.

Дверь распахнулась так неожиданно, что Либ вздрогнула. Пришла Китти с тазом горячей воды.

– Извините, что задержалась. Я носила хозяину еду, – тяжело дыша, проговорила молодая женщина.

Малахия О’Доннелл… Копает торф для соседа – в качестве услуги или в дополнение к жалким доходам от фермы? Либ пришло на ум, что здесь, наверное, только мужчин кормят в полдень.

– Где для вас прибраться? – спросила служанка.

– Я сама, – хватая таз, ответила Либ.

Нельзя впредь пускать в комнату домочадцев. Возможно, Китти прячет под передником еду для ребенка.

Служанка нахмурилась – от смущения или от обиды?

– Ты, наверное, занята. Можно попросить у тебя еще один стул, а также свежее постельное белье?

– Простыню? – спросила Китти.

– Пару, – поправила ее Либ, – и чистое одеяло.

– У нас этого нет, – покачала головой горничная.

Отсутствующее выражение на лице Китти. Похоже, ее мысли заняты чем-то другим.

– Она хочет сказать, что нет чистых простыней, – пояснила Анна. – Стирка в следующий понедельник, если только не будет чересчур сыро.

– Понятно, – подавив раздражение, сказала Либ. – Ну, тогда только стул, Китти.

Либ добавила в воду хлорированную соду из своей бутылки и протерла все поверхности. Запах резкий, но чистота обеспечена. Она вновь застелила постель теми же несвежими простынями и серым одеялом. Потом выпрямилась. Куда еще можно запрятать чуточку еды?

Эта комната совсем не похожа на загроможденную мебелью комнату для больного у богатых людей. Помимо кровати, комода и стула, только плетеный коврик на полу, с рисунком из темных линий. Либ приподняла его – под ним ничего. Без коврика комната станет совсем скучной и ногам будет холодно. К тому же самое вероятное место, где можно спрятать корочку или яблоко, – это кровать. Однако комитет не станет заставлять девочку спать на голых досках, как узницу. Нет, но, чтобы убедиться в отсутствии еды, Либ придется осматривать комнату часто и без предупреждения.

Китти наконец-то принесла стул и с грохотом поставила его на пол.

– Когда будет минутка, вынеси этот коврик и выбей его, – сказала Либ. – Скажи, где можно взять весы, чтобы взвесить Анну?

Китти покачала головой.

– Может быть, в деревне?

– Мы пользуемся пригоршнями. – (Либ недоуменно нахмурилась.) – Например, пригоршни муки и щепотки соли. – Служанка изобразила их в воздухе.

– Я не имею в виду хозяйственные весы, – сказала Либ. – Что-то большое для взвешивания человека или животного. Может, такие есть на одной из соседних ферм?

Китти устало пожала плечами.

Анна, смотревшая на поникший одуванчик, и виду не подала, что слышит их. Словно разговор шел о весе другой девочки.

Либ вздохнула:

– Тогда принеси, пожалуйста, кувшин чистой воды и чайную ложку.

– Хотите что-нибудь перекусить? – выходя, спросила Китти. Фраза смутила Либ. – Или подождете до ужина?

– Могу подождать, – ответила Либ.

Когда горничная ушла, Либ пожалела о сказанном, поскольку была голодна. Но почему-то в присутствии Анны О’Доннелл Либ не могла объявить о том, что хочет есть. И это совершенно нелепо, напомнила она себе, потому что девчонка – притворщица.

Анна снова бормотала свою молитву к Доротее. Либ велела себе проигнорировать это. Ей и прежде приходилось мириться с еще более раздражающими привычками. Тот мальчик со скарлатиной, за которым она ухаживала, – он все время отхаркивался на пол. Или та сумасшедшая старушка, которая считала лекарство ядом и отталкивала руку Либ, проливая его ей на платье.

Теперь девочка очень тихо напевала, сложив руки на оконченном шитье. Она не делала тайны из этого гимна. Пожалуй, Анна хотела сохранить в тайне лишь молитву к Доротее.

Когда Китти принесла кувшин воды, Либ похлопала по свисающей хлопьями штукатурке.

– Что это такое, можно узнать?

– Стена, – ответила Китти.

Девочка чуть слышно хихикнула.

– Я имею в виду, из чего она сделана? – спросила Либ.

Лицо горничной прояснилось.

– Из глины.

– Только из глины? Правда?

– Да, но в фундаменте есть камни, чтобы отгонять крыс.

Когда она ушла, Либ воспользовалась маленькой костяной ложкой, чтобы попробовать воду из кувшина. Ни намека на какую-то примесь.

– Хочешь пить, дитя? – (Анна покачала головой.) – Может быть, все же выпьешь глоток?

Тут она перестаралась – слишком сильно въелись в нее привычки медсестры. И Либ тут же напомнила себе, что ей нет никакого дела до того, попьет плутовка или нет.

Однако Анна открыла рот и без усилия проглотила ложку воды.

– О, прости меня, если я подкреплю свои силы, – пробормотала она.

Обращалась она, разумеется, не к Либ, а к Господу.

– Еще?

– Нет, спасибо, миссис Райт.

Либ записала:

13:13, одна чайная ложка воды.

Она полагала, что количество не так уж важно, но ей хотелось составить полный отчет обо всем, что проглотила девочка во время ее дежурства.

Теперь действительно не осталось никаких дел. Либ села на второй стул. Он стоял рядом со стулом Анны, их юбки почти соприкасались, но поставить его было больше некуда. Либ подумала о предстоящих долгих часах, и ей стало не по себе. Она проводила с другими частными пациентами месяцы напролет, но здесь было иное, ведь она следила за девочкой, точно хищная птица, и Анна это понимала.

Тихий стук в дверь заставил Либ подскочить.

– Малахия О’Доннелл, мэм.

Фермер постучал себя по пуговицам вылинявшего жилета.

– Мистер О’Доннелл… – Либ пожала его жесткую руку.

Либ поблагодарила бы его за гостеприимство, но это показалось ей не совсем уместным, ведь она здесь в роли шпиона.

Мистер О’Доннелл был приземистым и жилистым, худым, как жена, но не таким ширококостным. Анна пошла в отца. Но ни у кого из этой семьи нет лишнего жира. Худые, как марионетки в кукольном театре.

Наклонившись, он поцеловал дочь около уха:

– Как ты, крошка?

– Очень хорошо, папочка.

Малахия О’Доннелл стоял, кивая.

Либ почувствовала разочарование. Она ожидала от отца семейства чего-то большего. Главный организатор закулисных интриг или по меньшей мере один из заговорщиков, столь же язвительный, как его жена. Но этот увалень…