Карен Уайт - Танцующая на гребне волны

– Мы работали над детской, – объяснила моя мать. – Но это еще далеко не все. – Ну еще бы! – Так что мы продлим срок аренды жилья еще на несколько недель. Боюсь, времени нам потребуется значительно больше, чем мы рассчитывали. – Вид у нее был отнюдь не извиняющийся.

Мими выпрямилась, потирая рукой поясницу.

– Я надеюсь, Ава, ты ничего не имеешь против, но сегодня звонили из рамочной мастерской, и я ответила на звонок. Они сказали, что твой заказ уже месяц как ждет тебя. Поскольку я привезла фотографию, которую нужно было поместить в рамку, я решила, что мы можем убить двух зайцев…

И не успела я ей возразить, как она показала пальцем на один из пакетов в руках Мэтью.

– Они тут.

Мэтью тут же достал из пакета четыре отдельно упакованные рамки.

– Что это? – спросил он, взглянув на меня.

Сейчас я не знала, что и ответить ему… Сюрприз для мужа? Вряд ли… Очень хотелось сказать, что Адриенна желала их спрятать, и потому мне чесалось выставить их напоказ. Или что я хотела иметь какое-то доказательство, что переживаемое все мною существовало не просто в моем воображении.

– Я хотела сделать тебе подарок, но вот теперь не уверена…

Наши взгляды встретились, он разорвал первую упаковку и долго смотрел на рисунок, прежде чем обратить ко мне вопросительный взгляд.

Это был портрет женщины, стоявшей на берегу, с развевающимися на ветру темными волосами.

– Я нашла их за рамой с рисунком дома. Тиш говорила мне, что когда она видела Адриенну последний раз, та была в мастерской, где заказывала раму и просила спрятать эти рисунки внутри.

Мими и моя мать попадали в кресла, и я понимала, что надо бы дать им воды или еще как-то помочь им прийти в себя. Но я не могла оторваться от лица Мэтью и его выражения – как у человека, получившего удар, который выбил воздух из его легких.

– Последний раз, когда она видела ее?..

Было видно, что он не мог закончить.

– Перед тем, как она умерла. – Я дотронулась до рамы. – Я думаю, это жена Джеффри Фразье.

– Почему? – спросил он резко.

– Подобный рисунок есть в книге по истории, которую я нашла на распродаже, где ее называют неверной женой и предательницей. Художник, вероятно, воспроизвел его с того же портрета, что и Адриенна. – Я помолчала, глядя на развевающиеся на океанском ветру темные волосы, чувствуя, как будто их пряди бьют меня по губам. – Я думаю, это Памела.

– Потому что это ее ты видишь под гипнозом?

Я покачала головой:

– Нет. – Я искала слова, чтобы объяснить, почему я ее узнала. – Потому что когда я смотрю на ее портрет, у меня такое чувство, словно я смотрюсь в зеркало.

Глаза его расширились.

Ничего больше не сказав, он вскрыл следующий пакет – написанные каллиграфическим почерком слова колыбельной. Он пробежал глазами текст и опять вопросительно посмотрел на меня.

– Эти слова я нашла в книге стихов в архиве. Я их знала, вот только не знала, откуда они. Адриенна тоже, наверное, их нашла. И они ей понравились так, что она их записала. – Я помолчала. – Или потом… так что они тоже имели для нее особое значение.

Он опустил глаза и вскрыл третий пакет, где был рисунок дома. Мы оба смотрели на него молча.

– Он отличается от того, что висит у нас на стене. Я до сих пор не могла сообразить чем.

– Посмотри, на окнах занавески, а не ставни. И цветов нет нигде. Даже в горшках.

Я показала пальцем туда, где на заднем плане была видна кухня.

– И там двойная дверь в погреб, которого теперь уже нет.

Я побарабанила пальцами по столу, набираясь храбрости.

– Этот дом я вижу во сне или когда я под гипнозом. Дом, где жили Джеффри с женой.

Он не ответил, но начал складывать рамки.

– Почему ты подумала, что я захочу видеть их в окантовке?

Эти его слова укололи меня, и меня смутило, что он произнес их в присутствии Мими и моей матери. Я искала подходящий ответ, думая о том, как я всеми способами старалась устранить из этого дома Адриенну, но все же почувствовала настоятельную потребность заключить эти рисунки в рамки. Я вспомнила все, что узнала от Мэтью о подсознании, и словно кусочки пазла стали перемещаться у меня в мозгу.

– Может быть, потому, что мне казалось, Адриенна хочет сказать мне что-то и что я должна это понять.

Тревога, какую я увидела в его глазах, напугала меня больше, чем это могли бы сделать любые его слова.

Мими с трудом поднялась и, пришаркивая, подошла к нам.

– Не забудьте последнюю. Я принесла ее им сегодня, и они успели сделать все в течение дня. Сюрприза теперь не получится, но мне не терпится, чтобы ты ее увидела.

Доставая из пакета четвертую упаковку, я бросила на нее благодарный взгляд. Я заплакала, не успев снять с фотографии последний листок прозрачной бумаги. Это была я, в розовом вязаном платье с атласным поясом.

– Мы подумали, у вас найдется фотография Мэтью ребенком и вы повесите их рядом в детской.

Я проглотила разочарование, жалея, что они не привезли фотографий Мими и моей матери в этом же платье, с желанием повесить их все вместе. Я улыбнулась и поцеловала Мими в мягкие щеки, слабо пахнущие пудрой.

– Это была идея твоей мамы, – сказала Мими.

Глория выпрямилась.

– Раз уж ты послала ей платье, я решила, что пора ей начать собственную коллекцию. Оставь место для фотографии своей дочери рядом с твоей.

– Или я могла бы повесить их все четыре в холле, – выпалила я, сознавая, что обида подтолкнула меня на эту конфронтацию.

– Почему бы и нет? – сказала небрежно мать, подбирая один из пакетов. Сменив тему, она сказала: – Мэтью и Ава, не могли бы вы принести и все остальное? Мими вот-вот хлопнется в обморок от этой жары. Оставьте все у двери в детскую, вам еще нельзя входить туда.

– Я тебя слышу, ты же знаешь, – пробормотала Мими, забирая у меня фотографию, и начала медленно подниматься по лестнице.

Я повернулась к Мэтью, надеясь извиниться за то, что нарушила свое обещание оставить Адриенну похороненной. Но он уже вышел из комнаты, дверь в кабинет бесшумно закрылась за ним.

Две недели спустя, после того как рисунки Адриенны в рамках вернулись к нам в дом, я вышла в задний двор и вынесла Джимми сладкого чаю. Он взял стакан, сняв перчатки, и я наблюдала за его руками, когда он пил, думая, чьи руки они мне напоминают. Его пальцы, даже покрытые рубцами шрамов, отличались тонкостью и изяществом, совсем не такие, какими я представляла себе пальцы садовника. Но потом я вспомнила прекрасные цветы в его саду и терпение, с каким он их выращивал. Поэтому казалось вполне естественным, что только такие маленькие руки подходили для того, чтобы касаться нежных цветов.

– Очень вкусно, – сказал он. – Спасибо. – Он допил последний глоток и поставил пустой стакан на ступеньку.