Карен Уайт - Танцующая на гребне волны

Он снова покачал головой, и напряжение лишило его сил.

– Мне уже лучше. Я выпью лекарство, если мне оно понадобится, когда доктор Энлоу достанет еще. А это отдай Робби.

Я не сомневалась, что доктор исполнит свое обещание.

– Пожалуйста, – прошептала я мужу на ухо, как будто могла заставить его изменить решение.

Он потянулся к моей руке и сжал ее.

– Навсегда, – прошептал он мне в ответ. – Ты помнишь?

Я кивнула, не доверяя своему голосу.

– Тогда не бойся, что я тебя покину. Все обойдется.

Я медленно встала, понимая, что мне его не разубедить.

– Ты выглядишь лучше. Я дам это сейчас Робби, а когда доктор привезет еще, я дам и тебе. – Я улыбнулась, как будто дважды сказанная ложь составляла правду.

Я вывела доктора Энлоу в холл и закрыла дверь. Руки у меня так сильно дрожали, что он взял у меня стакан.

– Это счастье, что вы здоровы, мистрис Фразье. Обычно болеют целые семьи.

– Я тоже так думала, когда прошлым летом заболели они оба. Мы были на свадьбе в Саванне и возвращались поздно вечером, и москиты так и роились над нами. Я была им не по вкусу, и меня они не кусали, а Джеффри и Робби были покрыты красными пятнами. Вскоре после этого оба и заболели. Я вижу теперь, что Бог наказывает меня. Я бы лучше умерла с каждым из них, чем выжить одной.

– Не говорите о смерти, – сказал доктор суровым голосом. – Я не позволю вам входить в комнату сына с этим словом на устах. Думайте только о том, как вы любите мужа и сына, и это придаст вам сил.

Я подумала о своей матери, как она переживала то, чего еще не случилось, воображая себе, как она будет жить. Горе ослепляло ее, так что она не видела хорошего в своей жизни. В конце концов к этой жизни ее перестало что-либо привязывать.

Я кивнула и, взяв стакан у доктора твердой рукой, вошла в комнату Робби.

Оставив обоих больных на попечение Джеммы, я проводила доктора из дома. Джорджина уехала, но я увидела над кухней дымок, где, как я поняла, Мэри занялась приготовлением еды. Я не помнила, когда я последний раз ела, и невольно оценила подарок сестры.

Доктор взял мою руку и поцеловал ее.

– У вас много мужества, мистрис Фразье. Не теряйте веры, и мы увидим вашу семью здоровыми.

– Благодарю вас, доктор. И меня зовут Памела. Я вам обязана за вашу помощь.

Он грустно усмехнулся:

– Нет, Памела, это я вам обязан за вашу помощь со стихами, которые я пошлю Вильяму. Я вернусь в палатку, запишу то, что мы с вами сочинили, и пошлю моей жене Кэтрин в Англию, потому что не знаю, будет ли у меня время закончить. Я надеюсь, стихи попадут домой раньше меня.

На сердце у меня было слишком тяжело, чтобы ответить ему улыбкой.

– Тогда Бог им в помощь. – Я смотрела, как он садится на мою лошадь.

– Благодарю вас за лошадь. Вы избавили меня от возвращения пешком.

– Я рада. Когда вы думаете, вы получите лекарства, доктор Энлоу?

– Как только смогу. Я вам обещаю. И вы можете называть меня Томас. Я вернусь до темноты, чтобы привести вашу лошадь. – Помахав, он потрусил по аллее.

Я пошла в кухню. Знакомая фигура выступила из-за дуба, напугав меня.

– Натэниел! – Я приложила руку к сердцу. – Вы меня напугали. Почему вы не дали мне знать, что были здесь?

Он смотрел на дорогу вслед удалявшемуся Томасу.

– Я не был уверен, что вы хотите, чтобы вам помешали.

Я нахмурилась. Что могла сказать ему Джорджина о моем посетителе?

– Разве ваша жена не сказала вам, что это британский доктор, который согласился посетить Джеффри и Робби?

– Да, она мне сказала. – Он внимательно присматривался к моему лицу, замечая и темные круги под глазами, и нечесаные с утра волосы. – Вам было тяжело с мужем и сыном, Памела. Вам надо отдохнуть.

– Я не могу. Но я благодарна за то, что Джорджина привезла мне Мэри.

Натэниел продолжал пристально смотреть на меня.

– Я здесь, чтобы повидаться с вашим мужем. Джеффри через Джорджину просил меня приехать.

Я плотнее завернулась в накидку, хотя знала, что пробежавший по телу холодок не имел никакого отношения к облакам и холодному ветру, шевелившему листья у моих ног.

– Почему ему понадобилось увидеться с вами? – На последнем слове голос у меня сорвался.

Натэниел смотрел на меня сочувственно.

– Мы здесь почти как в плену, Памела, и Джеффри болен. Он хочет убедиться, что его дела в порядке.

– Нет никакой необходимости… – начала я, но у меня перехватило дыхание, и я не могла продолжать.

– Я уже сказал Джорджине, чтобы она спрятала свои драгоценности и другие ценные вещи, и советовал бы вам сделать то же самое. Я распространю слух, что здесь лихорадка, и это, быть может, защитит вас от мародеров. Но мне было бы спокойнее, если бы вы приняли меры предосторожности. Есть у вас какой-нибудь тайник?

Я кивнула:

– На кухне есть в камине неплотно прилегающий камень, а за ним небольшое пустое пространство. Но у меня нет никаких ценностей. Ничего такого, что кто-то захотел бы украсть.

– Никаких драгоценностей?

Я покачала головой:

– Отец отдал все драгоценности мамы Джорджине. Мне они не были нужны, а она всегда любила блестящие вещи.

– А ваше обручальное кольцо?

Я схватилась правой рукой за левую. Сквозь красную кожу перчатки я ощутила широкий золотой ободок.

– Оно всегда было у меня на пальце, с тех пор как Джеффри надел мне его.

Натэниел взял мои руки в свои.

– Тем больше оснований беречь его. Лучше, чтобы оно было в безопасном месте, чем на руке жены британского матроса.

Закрыв глаза, я кивнула, понимая ход его мысли.

– Благодарю вас, Натэниел. Вы правы, как всегда, и я об этом позабочусь. Тайник в камине – надежное место. Скажите Джорджине, что она всегда может им воспользоваться.

Он пожал мне руку:

– Я скажу ей. И я зайду переговорить с вами перед отъездом, взглянуть, есть ли у вас все необходимое. – Он сдвинул брови. – Джорджина дала мне понять, что доктор живет у вас.

Прежде чем я успела найти слова для ответа, он энергично потряс головой и поднял руку, не дав мне начать.

– Нет, Памела. Вам не нужно мне отвечать. Боюсь, что у Джорджины снова разыгралось воображение. Я не стану беспокоить вас, ожидая ответа. – Он поднес мою руку к губам и поцеловал ее, как это сделал Томас. – Вы знаете, как я вас уважаю.

Я видела, как он вошел в дом. Его слова меня не успокоили. Я взглянула на окно спальни Робби, испытывая потребность вернуться к нему и к Джеффри. Но прежде чем вернуться к мужу и ребенку, мне нужно было спрятать ценности.

По пути к кухне я остановилась, вспомнив про две миниатюры в двойной серебряной рамке, которые месяц назад принес мне бродячий художник, вернувшийся на Сент-Саймонс. Я приберегала их до дня рождения Джеффри в марте. Они не представляли ценности ни для кого, кроме нас, но я содрогнулась при мысли, что тонкой серебряной рамки коснутся пальцы матроса. Или хуже, выбросят наши портреты, а серебро пустят на другие цели.